Текст:Рыкова Елена. Из повести «Зорька» (ж. Кукумбер 2009 № 01)

Рыкова Елена — Из повести «Зорька»

Зорька Летом меня отправили в спортивный лагерь «Зорька». На две смены. В лагере мне было очень тяжело. Я скучала по родителям и по деду. К тому же, всё время шёл дождь. Моей самой большой проблемой стало причесаться без мамы. Особенно утром. Утром мы бегали кросс, делали зарядку и шли завтракать. Одеться и выйти на стадион нужно было за десять минут. Все эти десять минут я завязывала себе хвост. Когда время истекало, на голове оставалось три-четыре огромных «петуха». Униженная своим внешним видом, в синих нейлоновых шортах с белыми лампасами я выбегала на асфальтовую дорожку перед корпусом. По сторонам уходили в серое небо ели. На стадионе пустели деревянные трибуны в синих пятнышках. Пятнышки были в тех местах, где ещё не облезла краска. Бегая, я не смотрела по сторонам. Я видела лишь мелькание своих ног в красных кедах. Я считала вдохи и выдохи. Периодически руки тянулись пригладить «петухи». Тогда я сбивалась с ритма и начинала отставать от группы. Мы дружили с Олей и Полей Прыгуновыми и с Наташей Сидоровой. Оля и Поля были сестрами-погодками. Оля подавала большие надежды. Поля занималась теннисом за компанию. Наташа Сидорова была похожа на таитянок с картин Гогена, только другого цвета. Цвет у неё был молочный в рыжую крапинку. Она с головы до ног была покрыта разнокалиберными веснушками. Мы жили вчетвером в одной палате. Каждый вечер смеялись до слёз. Когда началась вторая смена, к нам в палату закатили пятую кровать и подселили полную девочку Машу Кулеш. Маша была румяной и кудрявой. Папа тренировал её сам. Мама от них ушла, и они жили вдвоём. Нам она была совершенно не нужна. В первый же день она натопала грязными ногами в палате. Мы заставили её помыть пол. Она ложилась спать в той же футболке, в которой тренировалась. Мы рассказывали об этом всем, брезгливо морщась. Она много ела, и её ноги напоминали букву «Х». Мы считали её толстухой. Маша Кулеш совершенно не умела бегать кросс. Каждое утро она отставала, пыхтела и просила пощады у нашего тренера Васи. Вася учил её правильно дышать. В то утро мы тоже бежали кросс. У меня на голове торчало наверно десять «петухов». Маша Кулеш отставала от группы на два круга. Все было как обычно. Когда все, кроме неё, закончили, она начала просить Васю:

– Василий Петрович, можно я больше не буду бегать? Вася лишь помотал головой. – Василий Петрович, я очень в туалет хочу. – Кулеш, молчи и беги! – рявкнул Вася, – три выдоха – один вдох. Каждое утро одно и то же. – Но я правда, – задыхалась Кулеш. – Не два круга, а хотя бы один, – смягчился Вася. Группа смотрела на Кулеш и раздраженно ждала. Все уже хотели есть. Маша не остановилась, она продолжала бежать. Сначала она начала плакать. Потом – писать. Она бежала, а по ногам и по лицу у неё текло. Парни начали хохотать. Вася спохватился и увел её в тренерскую. Вечером Машу из лагеря забрал папа. Я очень завидовала ей. Мне тоже хотелось, чтобы со мной случилось что-нибудь страшное, и родители меня забрали. Черешня Была пятница, родительский день. Прыгуновых навещала мама – рыжая женщина с громким голосом и большим ртом. Наташу Сидорову – мама плюс сестра. Её сестра оказалась точной Наташиной копией, только с накрашенными губами. Все разбрелись по аллеям и беседкам, пошли гулять к озеру, есть пирожки. Ко мне никто не приехал. А я даже надеялась попроситься домой. Но никто не вспомнил про меня. Нас освободили от тренировок и кроссов. Передо мной лежал серый пустой день. Я была одинока. Я сидела в палате лицом к окну, смотрела на пакет с черешней на подоконнике, который оставили мне Оля с Полей, и горько плакала. Я не стеснялась стен – выла и всхлипывала. И тут дверь открылась. Я замерла, но не обернулась. В ушах зазвенела внезапная тишина. Раздался голос Саши Пятнина:

– Ты здесь одна? Я кивнула. Даже голос мог меня выдать. А плакать в лагере было запрещено. Ревут слабаки. Слабаков не уважают. Им не место в спорте. Саша Пятнин дружил с Петей Рожковым. Он обязательно рассказал бы ему, что я сижу в палате и реву, что ко мне не приехала мамочка. А Петя Рожков рассказал бы всем. – Где девчонки? – спросил он. Я вздохнула. – Ушли, – сказала спокойно, не оборачиваясь. Дверь хлопнула. Я легла на кровать. Мама приехала на следующий день. Тренера разрешили мне не ходить на тренировки. У меня получился второй выходной подряд. Мы сидели на облупившихся трибунах стадиона и ели черешню. Она была очень вкусная. – Какое холодное лето, – сказала мама. Она была в сапогах, в юбке и в осеннем плаще. Я была в нейлоновых шортах с белыми лампасами и в голубой майке. – Почему ты так легко одеваешься? – спрашивала она меня, – ты можешь простудиться. У тебя же есть теплые вещи. Свитер. Джинсы. – В них бегать жарко, – пыталась объяснить я. Потом мы пошли гулять на озеро. Там паслись коровы. Они были привязаны к деревянному колышку. В камышах лежали их круглые лепешки. Озеро было прозрачным. На левом берегу дымила трубами деревня (бабушка в детстве делала нам с братом такую же игрушечную – из картона и ваты). Плавали, переговариваясь, гуси. Лаяли вдали собаки. Я так и не попросилась домой. Бутылка Катя Морозова из параллельной группы наступила на бутылку. Бутылка лежала в траве и была зелёной. Катя бежала в палату – переодеться на тренировку. Босиком. Она сильно порезалась и быстро слабела. Пал Палыч держал её на руках и носился по лагерю. Он совершенно не мог понять, что делать. Катя клевала носом – как будто засыпала. Но из ноги шла кровь, и мы очень боялись того, что она засыпает. Наконец Пал Палыча довели до травмпункта. Кате перевязали ногу и отправили в больницу. Пал Палыч к вечеру очень устал. И лежал на траве, у скамейки, отдыхал. Все его пренебрежительно обходили, даже тренера. По лагерю полз слух, что разбитая у корпуса бутылка была его. – Пал Палыч! – наклонилась к нему Поля. – Пал Палыч! Она смело начала его тормошить. Мы постояли и присоединились. Дергали за футболку, теребили плечи. У Пал Палыча на волосах выпала роса. Он похрапывал. — У нас так отец все здоровье отморозил, – бормотала Полька. – Холодно уже, Палыч. Давай в палату. Тренер медленно открыл глаза, встал на корточки. Прополз мимо нас за угол. Надолго. Мы не уходили. – Ну-ка идите спать, – прикрикнул на нас из окна старший тренер Сычев. Полька покачала головой. Через минуту он, грозный и красный, натягивал на себя майку и торопился к нам по коридору. – Что здесь? – спросил он и сразу понял, что. – Идите, – приказал. И тут же громче: – Идите, я сказал. – Я не уйду, пусть он дойдёт до палаты, – упрямо пробурчала Поля. Мы стояли и смотрели, как они с Сычевым поднимают Пал Палыча и медленно ведут в корпус. У меня было ощущение, что я подглядываю в замочную скважину за чужой жизнью. Хотелось уйти и никому не рассказывать, но я не могла оторваться.