Текст:Ракитина Елена. Папа для Егорки (ж. Кукумбер 2011 № 03)

Ракитина Елена — Папа для Егорки

У Егорки не было папы.

То есть, он, конечно, где-то был, потому что в прошлом году прислал по почте розового слона. На квитанции с похожими на монетки печатями так и было написано: «Синицыну Егору Олеговичу». Непонятно, зачем взрослому человеку розовый зверь, но Егорка слона любил. У него в бархатном кармашке лежала записка: «От папы в день рождения». Вот и всё, что мы про него знали. Ну, живёт где-то, покупает розовых слонов и никогда не приходит в гости. Раньше я думал, что моего папы Егорке достаточно. Из детского сада, например, он забирал нас обоих. Стоило папе просунуть голову в дверь, как Елена Фёдоровна радостно восклицала:

– До свидания, Черкашин-Синицын! Мы выбегали, улюлюкая и повизгивая, и прыгали на моего папу, как обезьянки. И когда папа копался в карбюраторе, то промасленные тряпки мы вдвоём подавали. И на лыжах вместе ходили, и по очереди играли с папой в настольный теннис. Когда папа хвалил меня, он хвалил и Егорку. И если прижимал к себе ласково, то сразу обоих. У него ведь две руки, у моего папы! Но после сочинения про семью, которое мы писали дома, а потом читали вслух всему классу, Егорка загрустил. Как выяснилось, почти у всех ребят были папы и много бабушек с дедушками, тёть с дядями, сестёр с братьями, в общем, родни на целый троллейбус! У Котиковой почему-то даже племянник. Егорка сказал, отвернувшись к окну:

– А у меня только мама. И правда, к нему на день рождения приходили мамины сотрудницы да мы с Петровым. – Наверное, твои родственники живут далеко, – утешил я, – с верблюдами или пингвинами. – А слон? – нахмурился Егорка. – Может, и со слонами живут. Пасут их где-нибудь в Африке. – Розовый слон, – уточнил Егорка. – Его из нашего города прислали. Папа близко. Примерно через месяц он открыл мне страшную тайну. – Мой папа засекреченный, – таинственно прошептал Егорка. – Никому, понял? – Как засекреченный? Иностранный разведчик? – Не знаю… Только из-за секретности ему приходится смотреть на меня издалека. – Откуда?! – Видел, около нашей школы киоск «Ремонт обуви» поставили? – сузил глаза Егорка. – Там мой папа. – Да ну? – ахнул я. – Точно! У него родинка на подбородке, как у меня! А когда я иду мимо, папа никогда на меня не смотрит, чтобы я не понял, что он папа. – Да может, он и не папа? – Не веришь? – пожал плечами Егорка. – Проверишь! Всё это он рассказал на большой перемене, и я все уроки гадал, выдумывает Егорка чепуху или говорит правду. Когда мы вышли из школы, он улыбнулся:

– Вот смотри. Сколько я здесь буду стоять, папа на меня и не глянет. А отойду, сразу высунет голову из окошка и будет смотреть вслед… Потому что видимся редко, понимаешь? – Иди, – кивнул я. Егорка двинулся мимо ларька, ускоряя шаг. Дяденька, который там чем-то стучал, не обратил на него никакого внимания. Я ждал-ждал и побежал за Егоркой:

– Не выглядывает! – Просто он догадался, что ты мой друг. Не может он, когда я не один, выглядывать – рассекречиваться. – Как же проверить? – Да чего проверять! – махнул рукой Егорка. – Ты посмотри, он похож, как две капли воды: и глаза, и нос, и родинка. – Как же я посмотрю? Киоск не стеклянный. – Я тоже думал – как? А потом у кроссовка подошву отодрал, и мама дала деньги на ремонт. Я с восхищением посмотрел на Егорку! Не голова у человека, а Государственная Дума. – Я принёс ему кроссовок, – с волнением зачастил он, – а папа так странно на меня посмотрел и удивился, как так чудно разорвать можно было. И посоветовал смотреть под ноги, когда хожу! – И что? – Ну, он так сказал, потому что это мой папа!!! – воскликнул Егорка. – Если б другой кто принёс, он бы ничего не советовал!!! Я специально как-то за ларьком стоял и слушал, что он людям говорит. Только цену починки, понял? Я с сомнением покачал головой. – Вот придём к тебе домой, я твой ботинок порву, тогда убедишься. Рассмотришь моего папу хорошенько – сам поймёшь. – Почему мой ботинок? – ахнул я. – Свой дать не могу, – деловито пояснил Егорка. – Папа запомнил, что у меня тридцать четвертый размер. У него знаешь какая память?! О-о-о!!! В общем, Егорка был настроен решительно. Он в два счета расковырял ножом мой почти новый жёлтый ботинок, и мне пришлось выпрашивать у мамы деньги на ремонт. – Чем только подошву клеят? – удивлялась она. – До зарплаты ещё неделя, а ты рвёшь.

Мама вытряхивала монетки из кошелька, искала их в карманах пальто, потом заняла у соседки. Мне было стыдно, но не мог же я рассказать про засекреченного Егоркиного папу! На следующий день я подбежал с ботинком к ярко-голубому ларьку. Издалека он казался кусочком неба, свалившимся в траву.

Егорка бежал на расстоянии, чтобы никто не заподозрил что мы вместе. Потом спрятался за школьным забором и всё время подглядывал, раздвигая доски. – Здравствуйте! – я протянул в окошко рваный ботинок и затаил дыхание. – Вот! Вначале показалась кудрявая чёрная макушка, а потом весь дяденька. Ох я и удивился!!! Он был загорелый, с косматыми бровями и горбатым носом, а говорил с акцентом. По-моему, он был грузин. – Как так порвал, да? – громко удивился дяденька. – Чего, оглоед, с обувью сделал? Не понимаю! Я смотрел на него во все глаза. Родинка на подбородке, и правда, была почти там же, где у Егорки. Сапожник, всё возмущаясь, вручил квитанцию, и я рванул к школе… – Увидел? – сиял Егорка. – Похож? – Не очень… – замямлил я. – У тебя волосы как солома и глаза серые, а у него всё чёрное: и волосы и глаза, и нос крючком, и вообще это грузин! – Сам ты грузин! – рассвирепел Егорка. – Это он маскируется, понял? И разговаривает так специально, и волосы специально красит. – И завивает? – ошарашено спросил я. – На бигуди? – Не знаю, – шмыгнул носом Егорка. – Понимаешь, он никогда-никогда, ну совсем никогда меня не видел, и чтобы хоть так встречаться, абсолютно загримировался и засекретился. Я пожал плечами. Всякое в жизни бывает. В фильмах про разведчиков чего только не случается. В общем, Егорка изорвал всю обувь дома, чтобы разговаривать с папой. Сначала свою, а потом за мамину принялся. Этот дяденька в ларьке уже его узнавал и кивал дружелюбно, когда мы проходили мимо. А когда обувь у Егорки закончилась, он стал нашу выпрашивать. – Подошву отрывать не буду, только каблуки – клянчил он. – Каблук прибить недорого. Два раза он отрывал, потом мама сказала, что оторвёт мне уши.

Егорка надулся. – Да ты просто так с папой говори, – посоветовал я. – Хотя бы здоровайся. И мы стали здороваться, когда шли в школу, а когда обратно, говорить «До свидания». Папа Егоркин отвечал нам радостно и всегда спрашивал, не порвалось ли то, что он чинил. И когда мы отвечали, что нет, поднимал большой палец и восклицал:

– Отлично! Так продолжалось месяца два. А потом Егорка заболел, и утром, когда я шёл в школу, папа, высунув голову из окошка, поинтересовался, где мой друг. Это меня ещё больше убедило, что он папа. Когда я сказал, что у Егорки температура, он расстроился, два раза повторил, какие сам пьёт таблетки от гриппа, и даже написал на бумажке названия. Понятно, мой папа тоже написал бы, если б я болел. Я тогда набрался смелости, всё-таки мы разговорились по-дружески, и спросил:

– Скажите, пожалуйста, как Вас зовут? И он ответил:

– Зови дядя Саша.

– А по правде? – я сузил глаза, наклонился поближе и прошептал. – Олег, да? – Почему Олег? Совсем даже не Олег! – удивился дяденька. – Ну, признайтесь, что Олег. Мне можно! Я никому не скажу! – настаивал я, подмигивая. Тогда Егоркин папа встал, порылся в сумке и достал паспорт. Рядом с фото, где подбородок с Егоркиной родинкой, было напечатано: «Сурен Петрович». Я не поверил! Я перечитал три раза! И такая на меня тяжесть навалилась, что я еле добрёл до класса. Все уроки я думал, как сказать обо всём Егорке, ведь он такой счастливый ходил… Может, не говорить вовсе?! Только вдруг настоящий папа найдётся, а Егорка не поймёт, что настоящий, не узнает? В конце дня мне впервые не хотелось идти домой. Я долго стоял возле школы, а потом медленно-медленно побрёл к Егорке. Всё время останавливался и думал: как я приду, как всё бухну, как отниму у Егорки папу? Вздыхая и мучаясь, я не поехал на лифте, а поплёлся пешком на восьмой этаж… – Мишка? – удивилась Егоркина мама. – Не пущу. Заразишься. Раньше я бы с радостью заразился, попросил бы Егорку на меня почихать и покашлять. Но сейчас… Сейчас было не до этого. Я так маме и сказал, что не до этого. И она на секундочку разрешила войти. Егорка лежал в постели. Горло замотано пушистым шарфом, под мышкой – градусник. Рядом, на тумбочке с лекарствами, глупо улыбался розовый слон. Торопясь и сбиваясь, я стал рассказывать про Сурена Петровича. Егорка не удивился. – Подумаешь… – сказал он устало. – У него просто паспорт поддельный. Про такие паспорта в шпионских кино показывают. – Смотри! – кивнул я и протянул Егорке записку. – Тут папа тебе лекарства написал. Егорка развернул бланк квитанции, потом полез в кармашек к слону. Достал измятую записку, сравнил. Я тоже посмотрел. Почерк был разным. На одной бумажке – буквы крупные и с наклоном, а на другой – какие-то закорючки. – Это он специально! – заплакал Егорка. – Чтоб никто не догадался!!! – Конечно! – согласился я, и у меня в носу защипало. – Я так и понял. Через три дня неизвестно почему ларьки снесли: и цветочный, и «Ремонт обуви». Остался только газетный. Там работала тётенька.