Текст:Перепелка Евгения. Чоп (ж. Кукумбер 2002 № 6)

Перепелка Евгения — Чоп Рубрика: Клуб шерстяных человечков

Однажды, когда я уже была взрослая, мы с мужем поехали на Птичий рынок. Зная о всех его соблазнах, мы тайком друг от друга взяли деньги. Один мужик продавал щенка лайки – толстого, как лепёшка, дымчатого, с такими крохотными ушками, что они почти не видны были из шерсти. Ясно было, что из этого толстопятого вырастет прекрасная собака. Ему на вид был месяц, а он уже весил килограмма два. – Берите, – уговаривал мужик, и совал подержать сонного щенка на руки. – Еды ему много не надо. Финны их как кормят – пару рыбин кинут, и хватит на день. При слове «рыбин» щенок поднял голову и так серьезно посмотрел на нас, что нам почему-то стало нехорошо, и мы с мужем, не сговариваясь, пошли дальше. У самых ворот рынка, где кончался ряд с приличными собаками, и покупателям предлагались всякого рода недоразумения, типа «хвост как у барбошки, как у таксы ножки», мы остановились возле одной женщины. У нее на руках дрожал, жалко скаля меленькие зубки, щенок дворняжки. У щенка были коричневые пятна на ушках-лопушках (так что потом, зимой мы частенько различали его на снегу лишь по носу, да по ушам), и, тоненькие, как макаронины, ножки. – Почем? – спросили мы в один голос. – Тридцать рублей, – не моргнув глазом, сказала тетка. Тридцать рублей – это была почти вся наша месячная стипендия, но уж больно жалко стало щенка. И мы, не сговариваясь, полезли за деньгами. Только в метро мы опомнились: как же так получилось, что мы щенка купили? На душе было радостно. Решили назвать его Чопом. Название выскочило неожиданно – не то пробка для затыкания пробоин в морском деле, не то город на границе с Венгрией, или просто сочетание звуков. Чоп – и Чоп. Во все бочки затычка. В первую ночь Чоп так жалобно пищал под кроватью, возмущаясь, что его оставили одного, так царапал свисающую простыню своими полупрозрачными щенячьими коготками, что я, несмотря на гневное бурчание мужа, что собак надо воспитывать, не выдержала и потихоньку взяла его к себе. Чоп, немного осмотревшись, деловито полез на подушку. Вероятно, подушка казалась ему горой, а одеяло – степью. Чем же ещё объяснить, что он напустил мне с подушки прямо в ухо… Муж проснулся, когда щенок с визгом полетел обратно на пол, и даже, кажется, начал читать лекцию о том, что собак нельзя брать в постель, потому что от них бывают блохи. Тут я, не выдержав этого, в сочетании с воплями обиженного Чопа, взяла и заснула. А Чоп, поорав себе на холодном крашенном полу, уныло побрел к коробке с тряпками. Чоп был настоящей дворняжкой: трусливой, безмерно преданной хозяевам и очень себе на уме. Весь он был чисто белый, а два рыжих пятнышка вокруг ушей образовывали как бы пробор, что позволяло моему мужу рассуждать о его низком происхождении и называть Чопа лакеем, половым и лизоблюдом. У Чопа были жёлтые подозрительные глазки и рыжий веснушчатый нос. Хвост у него был баранкой, а тельце довольно складное, поэтому многие даже подозревали в нём какую-то породу. На улице Чоп, как магнитом, притягивал к себе старушек. Он их страшно умилял. Как выразилась одна бабушка, «уж очень у него вид жалкостный». Сколько раз сердобольные старушки чуть не уводили его у меня из-под носа, сколько раз я выслушивала один и тот же вопрос: «Это ваша собачка?» – заданный с тем расчетом, что ответ будет отрицательный. Сам Чоп не очень-то баловал бабулек благосклонностью. Бывало, увидит, что к нему повышенное внимание проявили, отскочит в сторону, да как зальётся дерзким лаем! Высоко себя держал, не терпел фамильярности. Один раз ко мне пришла подруга, и давай ласковым голосом говорить Чопу утонченные гадости: «Чоп! Скрытный! Лицемер!», – а сама наклоняется, как бы приласкать его хочет. Чоп взвился в воздух и молча укусил её за глаз. Однажды у нас на вешалке кто-то забыл роскошный пуховой платок. Мы долго носились с ним, спрашивали, чей, но хозяева так и не нашлись. Тогда я стала носить этот платок, а когда он испачкался, решила его постирать. В стиральной машине. Когда машину открыли после отжима, я долго искала среди влажных вещей свой платок, но почему-то не нашла. Зато обнаружила там откуда-то взявшийся небольшой кусок белого войлока. Когда я выкрасила этот кусок в ярко-фиолетовый цвет, он стал еще меньше, по консистенции стал напоминать валенок, и теперь уж совсем было непонятно, что с ним делать. Этот-то войлок я и нашла, когда пришла суровая зима, и Чопу понадобилось пальто. Большая часть бывшего платка пошла на обвёртку для туловища, и осталось ещё немного материала. Я решила, что раз такое дело, будем шиковать и сделаем псу на пальто рукава. Но то ли я неправильно скроила, то ли войлока было слишком мало, то ли он всё продолжал съеживаться в размерах – короче, рукава получились узкими, как дудочки. Мы сильно попотели, втискивая Чопа в новое пальто. Особенно он визжал и отталкивался ногами, когда натягивали рукава. Когда это испытание было позади, я выпихнула Чопа на середину комнаты, чтобы полюбоваться на своё произведение. Чоп, качаясь, прошёл несколько шагов и упал на бок. Но мы все-таки заставили его выйти на улицу в этом наряде. Обычно, выскакивая на крыльцо подъезда, Чоп разражался в пространство звонким лаем, как свойственно почти всем дворняжкам. В этот раз он вышел молча, было видно, что он старается сделать так, чтобы его появление на улице не было замечено никем из собак. На крыльце он ещё раз попытался завалиться набок, но после моего грозного окрика бросил эту затею и потрусил к ближайшим деревьям. Когда я отворачивалась, он быстро принимался тереться спиной о стволы, пытаясь всё-таки избавиться от ненавистного пальто. Но, заслышав мой голос, делал вид, что это он так, ничего, только хотел чуть-чуть почесаться. Потом прибежали знакомые собаки, закружили его, и он, забыв неудобство, через двадцать минут уже бегал вместе с ними в своей поддергайке, смешно подбрасывая ноги. Ни разу после этого мы не надевали на Чопа злополучное пальто. Решили не позорить пса. Тем более что жизнь у него была и так не очень-то сладкая. С ним всё время что-нибудь приключалось. Однажды наша гостья, беседуя с нами за столом, в задумчивости стала опускать горячий чайник на пол, потому что на столе было мало места. В этот-то момент из-под стула вышел Чоп с присущим ему чувством собственного достоинства. Чайник опустился ему прямо на спину и, сначала, видимо, просто грел, а потом раздался визг. Вообще Чоп визжал по любому поводу. Иногда среди ночи мы просыпались от дикого визга и стука снизу об кровать. Думая, что с собакой случилось что-то непоправимое, включали свет. А оказывалось, что всего-навсего Чопа кусали блохи, и он, визжа, колотился своей глупой башкой об кровать. Как-то Чоп стоял посреди комнаты и задумчиво глядел в окно. В это время наш маленький сын Андрюша, с пеленок отличавшийся разбойным характером, встал, держась за прутья кроватки. Штаны с него слезли, и он, воспользовавшись этим, через полкомнаты пустил такой фонтан, что лужа стала быстро разрастаться прямо под животом у Чопа. Пес, оторвавшись от созерцания заоконного пейзажа, опустил голову, услышав подозрительные звуки, и было видно, как его усы встали дыбом от ужаса. Он поджал хвост и со всех ног бросился под диван. В другой раз, вообразив себя охотничьей собакой, Чоп подкрался к пруду, где плавали утки. Утки всполошились, взлетели и окатили его с ног до головы холодной водой. Пёс шёл с прогулки понурый, посрамлённый. Войдя в лифт, он свесил нос, который тут же прижало дверцами. Чопу доставалось от ворон. Стоило ему найти в парке, где мы гуляли, косточку или шкурку от сыра и устроиться под деревом, как тут же прилетали вороны. Одна, подпрыгивая, подбиралась к собаке сзади и клевала в хвост. Когда Чоп, визжа, кидался за обидчицей, другая утаскивала сыр. Но не совсем утаскивала, а бросала где-нибудь неподалёку. И как только бедный пёс возвращался к своему скромному угощению, повторялось то же самое: одна ворона заходила сзади и, клюнув Чопа, отскакивала, а другая уносила еду. В конце концов, затравленный, полный подозрительности, похожий на помешанного, Чоп бросал сыр или косточку и метался по всему парку с истошным лаем, а вороны посмеивались над ним, тяжело перелетая с ветки на ветку, почти у самой земли. К сожалению, Чоп прожил у нас недолго. Уезжая на юг, мы отдали его на время своим знакомым, а те потеряли его. Как ни искали мы Чопа, так и не нашли, решили, что, должно быть, он всё-таки составил счастье какой-нибудь одинокой старушки. И эта мысль подтвердилась. Однажды, года через два после пропажи Чопа, мы смотрели телевизор. Там показывали митинг коммунистов – каких-то, в основном, старых людей, не до конца еще выжитых с лица земли безденежьем, налогами и общей бессовестностью. На экране шёл дождь. И вот под одним убогим, серым пролетарским зонтиком мелькнула знакомая мордочка. – Чоп! – закричали мы в один голос. Ура! Чоп попался в лапы коммунистам. Ему обеспечено светлое будущее. Лицо женщины, которая держала нашего пса на руках, было строгим и целеустремленным. «С такой хозяйкой он не пропадёт», – решили мы.