Текст:Перепелка Евгения. Клава (ж. Кукумбер 2000 № 3)

Перепелка Евгения — Клава

Когда мне было тринадцать лет, мама была где-то в гостях, и принесла оттуда щенка таксы. Собачку звали Клава. У нее было столько лишней кожи, что, если ее брали за шкирку, то она напоминала большой кожаный мешок, в котором на дне барахтается какое-то маленькое существо. Жалобно свистящий нос с горбинкой, грустные человечные глаза – вот какая это была собака. Я очень умилялась и не подозревала, какое исчадие поселилось в нашем доме. Война с Клавой у меня началась, когда ей было три месяца. Как-то утром я наклонилась, чтобы поцеловать маму, которая еще спала. В этот момент из-под одеяла, молниеносно, как змея, выскочила Клава и укусила меня за глаз. Шрам был огромный, нешуточный, – он так и остался у меня на всю жизнь. С той минуты я поняла, что вместо друга приобрела лютого врага. Тем не менее, если мамы не было дома, Клава лазала спать ко мне в кровать. Стоило мне ночью шевельнуться, рядом раздавался злобный рык – нельзя было ее тревожить. Однажды Клава залезла ко мне под одеяло, а когда утром зазвонил будильник, она подскочила, как ненормальная, и укусила меня за живот. Столь же немилостлива она была со всеми, кто, как ей казалось, претендовал на внимание ее хозяйки – моей мамы. Когда к нам в дом приходили мужчины, Клава выходила из себя. Сначала она просто кусала их, но после того, как мы стали ее запирать в ванне, сменила тактику. Она забиралась в кухне под стол и старалась подсунуть под ногу гостя старую кость или кусок засохшего сыра. Стоило человеку случайно наступить на это сокровище, как в ногу ему впивались острые зубы. Многие уходили от нас в совершенно разодранных брюках, с синяками и укусами. Некоторые больше никогда не приходили. Сколько шапок, одеял и ночных рубашек поела такса. Будучи охотниьей, норной собакой, она во всем стремилась видеть нору. А если ничего похожего на нору не было, она сама ее раскапывала: из одеяла выедала вату, в углу дивана лапами прорыла дырку и повытаскивала оттуда весь поролон. А сколько раз бывало, что мама ложилась спать в новой ночной рубашке, а когда просыпалась, то было, как в пословице – «один воротник остался». И мама никогда не наказывала Клаву, а даже наоборот, жалела ее. «Бедная собачка, – говорила она, – ей не хватает простора». Простора ей и правда не хватало, – Клаве негде было применить свой охотничий задор. Один раз только, гуляя с нами в лесу, она сделала настоящую стойку и, дрожа от возбуждения, долго лаяала в малиновый куст. Когда мы раздвинули куст, там оказалась коробка от сахара. Да еще раз на берегу озера Клава пыталась схватить жабу. Жаба выпустила ей в нос какую-то жидкость и уплыла, а у собаки еще долго от унижения тряслась челюсть. Как-то Клавка повадилась по ночам залезать на стол и таскать сахар из сахарницы. Вскоре она до того обнаглела, что однажды среди дня зайдя на кухню, я увидела такую картину: Клава всеми четырьмя лапами стояла на столе и доедала из конфетницы шоколадные конфеты. Вот как она это делала: лапой прижимала один кончик фантика, зубами бралась за другой и дергала. Конфета почти полностью разворачивалась, и таксе ничего не стоило окончательно выкатить ее из бумажки носом. Увидев меня, Клава даже не подумала смутиться. Наоборот, она дико зарычала, и стала требовать, чтобы я убиралась. Я побежала жаловаться маме, но она лишь сказала: «Бедная собачка, ей вредно столько шоколада». Ну ладно же, погоди – подумала я. Дождавшись вечером, когда мама уснет, я заманила Клавку в ванную куском колбасы, намылила ей макушку и бритвой выбрила тонзурку, наподобие как у католического монаха. Утром, проснувшись, мама была в ужасе – за ночь собачка оплешивела! Я еще подлила масла в огонь, сказав, что после такого количества конфет Клава может и ослепнуть. С тех пор, к моему удовольствию, все сладкое пряталось от собаки. Однако, вскоре она научилась добывать угощение другим способом. Когда мы садились за стол, Клава вспрыгивала на колени к маме или кому-нибудь из гостей, зорко наблюдая, в какой части стола лежит вкусное. Лишь только в дверь раздавался звонок, она вдруг, как бы впав в невменяемое состояние, неистово визжа, быстро-быстро съедала со стола все, что было в пределах ее досягаемости. Иногда ей под горячую руку попадались и яблочные огрызки, и окурки, – она ничем не брезговала. Мама смеялась и говорила: «Скорей, скорей, пока гости не пришли, надо все доесть!» Часто Клавке помогал хулиганить кот. Это именно он сбрасывал с вешалки меховые шапки, которые такса внизу беспощадно драла. Если вокруг стола не было стульев, и Клаве было туда не забраться – он запрыгивал на стол, и скидывал ей то, что она хотела. А однажды даже был такой случай. Мы поставили на плиту огромную кастрюлю с целой курицей. На запах пришли кот и Клава, и вертелись у плиты. Наконец, кот, вскочив на плиту, толкнул кастрюлю. Кастрюля опрокинулась, и курица по доскам пола стремительно понеслась под диван, где ее уже ждала Клава. Я попыталась подойти к дивану, но он так жутко рычал и вздрагивал, что мне это сделать не удалось. Курицу мы так и не спасли. То, что от нее осталось, есть уже никто не согласился, и остатки получил кот. Клава терпеть не могла детей. Когда однажды к нам в гости пришел маленький мальчик, она для знакомства вырвала у него клок волос. Мама ее побила, и после этого Клава уже не отваживалась на подобные открытые действия. Зато все время, пока ребенок находился у нас, она, вскочив на подоконник, лаяла в окно, как бы говоря: «Я не утверждаю, что со мной тут бесчеловечно обращаются, нет! Но вы посмотрите, какая несправедливость творится в этом мире – там, за окном!» И с тех пор, когда Клаве казалось, что ее обижают, она лаяла в окно. Перекусав всех, кого могла и перепортив кучу имущества, она прожила у нас шестнадцать лет, после чего умерла от старости. Теперь, если мне когда-нибудь придется заводить собаку, я заведу только таксу.