Текст:Миримский Самуил (С.Полетаев). Как я проиграл свою авторучку (ж. Кукумбер 2007 № 3)

Миримский Самуил (С.Полетаев) — Как я проиграл свою авторучку

Я сошёл с платформы разъезда и какое-то время брёл по пояс в тумане. Когда же туман рассеялся, я оказался возле озера в низких берегах. В воде ещё плавали серые льдины, в камышах возились утки, а на кучке соломы, как на плоту, покачивалась длинноногая чайка. Присев на сухой пригорок, я стал запоминать все эти приметы ранней весны и так увлёкся, что не обратил внимания на шорох за моей спиной. Вдруг кто-то коснулся моего плеча. Я обернулся и увидел мальчишку. – Ты кто такой? – испугался я. Востроглазый, в полушубке, в резиновых сапогах, он был похож на шустрого мужичка-лесовичка из сказки. – Тимка, – буркнул мужичок, с любопытством разглядывая меня. – А вы кто будете – писатель, да? – Ну, писатель, – признался я, поднимаясь. – А ты как узнал? – Так про вас вчера в школе объявили, вот я и надумал выйти навстречу. А то как один дорогу найдёте? – Ну веди, раз такое дело! Тимка пошел вперед, то и дело оглядываясь, словно еще не верил своей удаче. Наверно, писателей он представлял себе старыми, с бородой, с авторучками, торчащими изо всех карманов, а я на вид был еще крепок и бодр, в спортивной куртке, в кроссовках, а единственную авторучку я уже полчаса как не мог найти. – А что, места здесь красивые, не правда ли? – спросил я. Тимка огляделся вокруг – видно, никогда не задумывался над этим. Он потоптался, не зная, что сказать, и вдруг, без всякого перехода, спросил:

– Я у вас, дяденька, что хотел узнать: как это делаются книжки? Брешут писатели или по правде пишут? Я замялся, честно говоря, я не знал, что ответить: никогда не вымерял, сколько правды в том, что пишу, а сколько вымысла. – Ты что, может, сам сочиняешь? – спросил я, пытаясь уйти от прямого ответа. Но Тимка был настойчив, – Значит, брешут писатели? – Видишь ли, – помедлил я в раздумье, боясь посрамить не только себя, но и всех писателей. – Дело не в том, что брешут, а в том, как брехать. Главное – чтобы получалось, как в жизни… – Понятно, – солидно кивнул Тимка. – Это, наверно, как у нас ребята в брехалки играют. – В какие-такие брехалки? – Обыкновенные! Скажешь брехалку, а тебя сбивают. Новую скажешь, а тебя сбивают опять. За каждую брехалку щелчок даешь, а промахнешься и скажешь по правде – сам получай. Вот и вся наука. – Понятно, – сказал я, хотя толком ничего не понимая. – Ну а как же все-таки играют в брехалки, с чего начинают, к примеру? – В лоб получите, сразу поймёте. – М-да, – вздохнул я и невольно потёр себе лоб. – А ты их, видимо, много получал? – Я-то? Не. Меня никто не сбивал. – Так уж и никто? А может, я попробую? – Что ж, давайте! – живо согласился Тимка. – Только как будем играть: понарошке? – Да нет, зачем же! Давай уж по-настоящему. – Глядите, не жалуйтесь потом. Щелчки-то бить с оттяжкой или простые? – А какая разница? – поинтересовался я. – Так с оттяжкой звончее! – А-а, тогда можно и с оттяжкой. – А кто брехать будет первый, я или вы? – Ты, конечно, а я буду… это самое… сбивать. – Ладно, – сказал Тимка. И без паузы, лихо сдвинув шапку на переносицу, начал: – А вот у нас к соседской Дуньке заяц прикатил на тракторе. – Это зачем же, если не тайна? – А он к ней свататься приехал! – Свататься? – оторопел я. – Заяц к Дуньке? Да еще на тракторе? Ну, ты даёшь! – Да вы сбивайте, сбивайте, – заторопил Тимка. – Раз… два… – Постой, куда же ты гонишь? Значит, заяц на тракторе, говоришь? – Три… До пяти сосчитаю, щелчок отхватите. Четыре… – Ну а что же, собственно, Дунька? – спохватился я. – С лестницы его спустила, наверно? – Как бы не так! – усмехнулся Тимка. – Она его квасом угостила, он кочергой закусил и спать завалился на подушки. А подушки у Дуньки с подзорами, все красивые такие, сама вышивала… – И это всё правда про подушки? – Что ж я, врать вам, что ли, стану? – Ага, попался! – обрадовался я. – Готовь-ка лоб, дружище! Но Тишка не смутился. – Сейчас будете бить или оставите на размен?! – Как это – на размен? – А вместо щелчка можете верхом проехаться на мне, а то хоть и денежкой взять. Как сторгуемся! – Ладно, этот щелчок я тебе прощаю, – великодушно сказал я. – Давай-ка дальше бреши. И долго он спал, твой заяц? – Как замёрз, так и проснулся. В печь погреться полез, а печь в это время топилась как раз… – Вот так-так! – удивился я. – И не жаль Дуньке зайца? Сгорел, наверно? – Как бы не так! Такого женишка потерять – не валяются. Она его цоп за хвост – и в бидон с молоком! – Небось, захлебнулся, бедняга? – С чего бы? Все молоко выпил, заел соленым огурцом и закурил «Беломор». Некоторое время я напряженно размышлял. – Скажи на милость: ну откуда же у зайца появился трактор? – А он его выменял. В сельхозтехнике их столько валяется – ноги сломаешь. Отвалил директору мешок березовых шишек, насыпал полный кошель дырок от бубликов, спрятал трактор под шапку – и ходу… – А чего же под шапку? – А чтобы сторож не видел. – Ну а на что же директору шишки? – А он из них щи варил. Такие наваристые – ешь не хочу! Гвоздей заместо соли добавишь – за уши не оторвешь. Сам ел, добавки просил. – Допустим, что всё это так, – кивал я, стараясь ничему уже не удивляться. – Ну а зачем директору дырки от бубликов? – А он ими крышу покрывал заместо шифера. Между прочим, лучшая крыша в посёлке получилась. Жаль только – куры склевали! Видно, Тимка был опытный брехальщик, запас брехалок был у него неистощим, но всё же, когда я узнал, что лучшая еда для зайцев утиный кряк и что через речку они прыгают при помощи шеста, я почувствовал, что начинаю сдавать. – Но это же чёрт знает что такое! – вскричал я. – Да с такой фантазией ты самому Мюнхаузену нос утрешь! Слыхал про такого? – Минхауза? Это который Янковский по телику брешет? – Тимка наморщил лоб и тут же согласился. – Это точно, утру. Я уже больше ста щелчков впрок накопил. – Это как же впрок? – А так – щелчки за пазуху прячу, а бью, когда созреют. Тут я слегка поёжился, но, не подавая вида, спросил:

– А как узнать, что щелчки поспели? – По пальцу. Как зачешется, значит, готов. Можно доставать. – Ну а сейчас он у тебя не чешется? А то уеду, и щелчки твои поминай как звали. – Не, – смутился Тимка и спрятал руку за спину. – Вы же наш гость… А потом ещё и отыграться можете, вот и выйдет так на так… – Ну, мне с тобой тягаться трудно. Ты смотри, какой сноровистый, а я… Словом, мне стало ясно, что, проиграй я ещё хоть десять раз, деликатность Тимки едва ли позволит ему наказать меня, да ещё таким безжалостным способом. Всё-таки как ни как – писатель! Но встал вопрос другого рода: как вознаградить парня за его доброту и талант? И тут я вдруг нащупал во внутреннем карманчике куртки, о котором совершенно забыл, свою авторучку. Толстая, как бочонок, с золотым пером, любимая подруга моя! Я поймал себя на мысли, что тут же захотелось спрятать её поглубже, но было уже поздно: Тимка так и прилип к ней глазами. – Нравится? – спросил я. – А то! – откликнулся Тимка. – Раз нравится, – вздохнул я, – тогда твоя! – Да нет, что вы! Нельзя мне за так… – Не за так, а за брехалки твои. Здорово ты придумываешь их! – И-и чего! Да я их наговорю, на возу не увезёте. Ещё вот ребят кликну… Разве можно за них такое? – Можно, можно, – сказал я и решительно затолкал авторучку в Тимкин карман. – Мне тебя не одолеть, сколько бы я ни старался… В школе, когда ребята собрались в зале, я читал им свою новую книжку, рассказывал о своём детстве и отвечал на вопросы. И между прочим сказал:

– Вот тут некоторые хотели узнать, как это делаются книжки: брешут писатели или пишут по правде? Все засмеялись. – У меня с одним человеком даже спор получился. Да вы, наверно, знаете его… Я невольно посмотрел на Тимку, а он в это время грозил кому-то кулаком, потому что авторучка, которую он выиграл в честном бою, авторучка с золотым пером, похожая на бочонок, гуляла по рукам и никак не хотела возвращаться к своему новому хозяину…