Текст:Минаев Борис. Тост (ж. Кукумбер 2008 № 08)
Минаев Борис — Тост
Девятого мая мы ждали гостей. Мама постелила на стол белую скатерть. На скатерти стояли красивые чистые белые тарелки, стеклянные бокалы, бутылки. Мне хотелось, чтобы гости подольше не приходили, и тарелки оставались такими же белыми, чистыми. Праздничными. Я бегал вокруг стола, мешал маме, то и дело поправляя вилки и ножи, чтобы они ровнее лежали. – Ох, ушёл бы ты куда-нибудь! – вздохнула мама. – Пойди погуляй. Или книжку почитай. Я послушно побрёл в свою комнату и взобрался на подоконник. Во дворе было тихо, пусто. Солнце начинало садиться на крышу шестнадцатого дома. Дальше начиналась улица Заморёнова, круто бегущая вниз, с дребезжащими трамваями, а потом площадь Восстания. А на нашем Трёхгорном валу был сквер. В одном его конце был памятник Ленину, а в другом недавно поставили рабочего с булыжником. Глазницы у этой скульптуры были пустые, и я её немного боялся. Гости всё никак не приходили. – Сима! – крикнула мама отцу. – Может, позвонить им, а? Шестой час уже! …И тут, наконец, они пришли. Мне захотелось сразу броситься в прихожую. Но я взял себя в руки и продолжал смотреть в окно, хотя ничего там интересного не было. Вот пусть гости поздороваются, расцелуются с мамой и папой, снимут ботинки, если надо, войдут в комнату и спросят:
– А где наследник-то? Они всегда так спрашивают. Все гости. И тогда я и выйду. Спокойно и неторопливо. … В этот момент в комнату неслышно вошёл дядя Женя. – Ого-го-го! – закричал он, и от испуга у меня заколотилось сердце. От испуга я чуть не шлёпнулся с подоконника. Но совсем не обиделся. Ведь праздник начался! Когда все сели за стол, мама вдруг спросила меня:
– Эй, а ты хоть знаешь, что за праздник-то? Я быстро прожевал и крикнул:
– Девятое мая! – Что вы пристали к ребёнку? – возмутился дядя Юзя из Харькова. – Всё он прекрасно знает, не хуже вас! – и он возмущённо сунул в рот кусочек селёдки. Папа как всегда молчал и только внимательно смотрел на меня. Но я действительно знал! Сколько уже фильмов я посмотрел про войну по телевизору! Как я ненавидел фашистов – высокомерных, подлых, с вечным стеклом в глазу, и вечно говорящих по-русски с противным акцентом! – Ну, хорошо, – сказала мама. – Давайте за победу. Выпил и я. Я очень любил лимонад, и всегда пил его, причмокивая. Но в этот раз я даже не обратил на лимонад внимания. Так, отхлебнул немножко, и всё. Мне очень нравился этот день – тихий и торжественный. Так же тихо и торжественно стояли тарелки на белой скатерти, когда гости ещё не пришли. И во дворе сегодня было так же тихо. И на улице. Мама не выдержала тишины, негромко включила телевизор. Там седой генерал что-то говорил про наших славных танкистов и артиллеристов, лётчиков и моряков. Я сразу запомнил его слова. Гости зашумели, заговорили, как обычно за столом, а я думал. …И когда стало совсем шумно, вдруг сказал:
– Мам, а можно я скажу? – Что скажешь? – удивилась мама. – Тост. Дядя Юзя засмеялся и громко закричал:
– Дайте сказать тост! Ну что вы в самом деле! Мужчина ты или нет? – обратился дядя Юзя ко мне. Но я уже не смотрел на него. Я ни на кого не смотрел. Я набрал воздуха и крикнул:
– За наших славных артиллеристов, одержавших победу в Великой Отечественной войне! Ура! – Ура! – тихонечко закричал дядя Женя, весёлый и молодой сын дяди Юзи. Все засмеялись и немножко выпили. – Молодец! – смачно крикнул дядя Юзя и снова положил в рот кусочек селёдки. – Молодец-огурец! – промолвила мама и посмотрела на папу. Папа улыбался, уставившись в тарелку. И тогда я крикнул опять:
– За наших славных танкистов, одержавших победу в Великой Отечественной войне! Ура! Ничего другого я придумать пока не мог. Но все опять дружно засмеялись и даже захлопали в ладоши. Только мама не смеялась. Она грустно смотрела на меня. А когда все выпили, тихо сказала:
– За нашего дядю Лёшу. И выпила одна. Дядя Лёша был мамин брат, он жил в Горьком. Папа звал его «дядя Лёша об одной ноге». Он приезжал к нам редко, ему ведь трудно было ездить. Ногу он потерял на войне. – А за интендантов? – весело крикнул дядя Юзя. Он на войне был интендантом. «Обеспечивал войска всем необходимым», – сказал мне папа, когда я спросил его, что это значит. Но я уже никого не слушал. Щёки у меня горели. Мне было страшно весело! Я так любил этот праздник! И этих людей! Мне так нравился мой длинный и красивый тост! – За наших… за наших… – запнулся я. – Ура! – тихонечко закричал дядя Женя, и все опять засмеялись. С каким-то облегчением. Но я вспомнил! Вспомнил, за кого ещё надо выпить! – За наших славных лётчиков, одержавших победу в Великой Отечественной войне! Ура! – крикнул я и выпил лимонад залпом. … Но почему-то никто уже не смеялся. Все грустно смотрели в тарелки и жевали. Стучали вилки. Папа вышел из-за стола, взял меня под мышки и вынес в маленькую комнату. Я ничего не понял. – За что, пап? – тихо спросил я. – Подумай, – сказал папа и закрыл за собой дверь. А за дверью дядя Юзя говорил громким шёпотом:
– Ну, что вы, ей-богу! Маленький мальчик, решил всем поднять настроение. Ну и правильно. Погрустить мы и без него успеем. Я уткнулся носом в подушку. Вдруг я всё понял, мне стало стыдно. Я шумно вздохнул и закрыл глаза. Мне сразу стали сниться разноцветные звёзды салюта и белые тарелки. Дядя Юзя из Харькова высоко поднимал в синее небо вилку с наколотым кусочком селёдки и говорил: «За наших славных моряков, одержавших победу…» Проснулся я от пения. Сначала пела мама. – Синенький скромный платочек, – старательно выводила она. А гости подхватывали:
– Па-адал с опущенных плеч! – Ты говорила! – не пел, а кричал дядя Женя, а мама перекрывала его своим грудным голосом:
– Ты обещала! И опять все хором:
– Синий платочек сберечь! Вместе со всеми я шёпотом повторял знакомые, родные, любимые слова этой песни:
– За них! Родных! Желанных, далеких таких! Строчит пулеметчик! За синий платочек! Что падал с плечей дорогих!