Текст:Леонидов А. «Кухня» и «столовая» фантастической литературы
А. Леонидов
«Кухня» и «столовая» фантастической литературы
Ещё вчера фантастический жанр собирал рекордную аудиторию, безусловно относился к самым кассовым видам литературы, к самым популярным её разрядам. Такие писатели, как братья Стругацкие или Бредбери, производили своего рода революцию в умах. Да что там Стругацкие — не кто иной, как Ефремов был предводителем умов целого поколения — а сейчас преодолеть его наукоемкие тексты трудно не то что подростку — взрослому. Даже тому, который когда-то был в восторге от «Туманности Андромеды»…
Научная фантастика, начиная с Жюля Верна, была принципиально чужда декадансному умствованию, она была порождением научного прогресса, но шла несколько впереди своего прародителя, как разведчик впереди войска. Главным в жанре была именно наука — информация, гипотеза, поиск, а фантастика прилагалась как приправа, для остроты блюда.
«На самом деле Жюль Верн в своих произведениях предсказал не так уж много изобретений будущего, современные же писатели-фантасты представляют в своих работах такое количество технических новшеств, что их воплощение заняло бы ни один десяток лет», — заявил Сергей Лукьяненко, известный писатель-фантаст на «круглом столе» «Проблемы и перспективы фантастики», проходившем в правлении Союза писателей РБ в рамках молодежного симпозиума писателей-фантастов «Человек третьего тысячелетия».
В этом и была основная суть, и основная притягательность жанра в глазах современников. Его революционный запал, с хохотом сметавший архаические формы мышления, вклинивавшийся в прежние религиозно-мистические представления неизбежно сам становился чем-то вроде религиозной мифологии нового времени, эпохи НТР.
За прошедшее время жанрового расцвета фантастика прошла путь от ангажированных идеологией форм 50—60-х годов через технократизацию 70-х, психологизм 80-х и, наконец, пришла как к основной в молодежной среде форме в виде «фэнтэзи» (изложение историй по мифологическому принципу). Можно ли говорить, что это развитие фантастики? Или же это её деградация? Слитно с этим — благотворно ли влияние эволюции фантастики на молодежь или оно все более тлетворно?
Технократический миф мог жить лишь до тех пор, пока НТР оставался в глазах современников в роли Мессии, освободителя и спасителя от косного варварства и довлеющей природы. С угасанием мессианской роли научно-технического прогресса, когда он из средства решения проблем сам все больше превращается в проблему, неизбежно угас и оптимистический заряд НФ (научной фантастики).
Это произошло на наших глазах. НФ несла почти революционный взлом представлений и мироощущения читателя и неизбежно порождала силы реакции, консервативную волну. Человек, читатель устал от все более дробного и непостижимого мира, в котором он сам, как человек, как думающая особь, означал все меньше и меньше. Реакция в виде возрождения мифа отразила тягу читателя обратно к миру Универсума, к целостности.
Ведь известно, что античный, к примеру, миф не нуждался в доказательствах изрекаемого, потому что имел дело с целостным, внеальтернативным восприятием. Бегство из ледяного царства научных истин в теплый и маленький мирок мифа в 80—90-е годы приобрел характер массового потока.
Возник целый жанр русской литературы, столь стремительно, что для него нет ещё русского названия. Калькируя с английского, мы называем его «фэнтэзи», но по сути это самое обыкновенное мифотворчество, иногда для бутафории разбавленное немного осколками былой НФ. На рубеже 80—90-х годов XX века успех в нашей стране переводного Толкиена («Хоббит» и др.), произведения, с точки зрения литературной, весьма посредственного, был поистине феноменален. Думаю, Хоббит, с его уютной норой и отлаженным бытом, с его мещанским мировосприятием пришелся ко двору освобождающегося от пут прогресса обывателя. Обыватель отстаивал свое право на узкий быт у громадья ефремовских сверхчеловеков.
И если прежде чтение фантастики было трудом, немалым умственным напряжением и чаще всего оборачивалось познавательной стороной (читали, как учебник!), то новая фантастика стала развлечением и стремительно примитивизируется. На самом деле не надо упрекать в этом авторов; фантаст-просветитель был на виду, пока он был востребован аудиторией. Он никуда не делся и сейчас — просто внимание сфокусировано на другом лице. Просветителя сменил добрый, иногда недалекий собеседник — все равно что вместо учителя с указкой к вам пришел бы некий балагур с бутылочкой пива.
Хуже то, что добродушного увальня-собеседника в последние годы заменил совсем уж шут гороховый: от того, чтобы тянуть читателя «за уши» на свой уровень, от того даже, чтобы спуститься на его уровень, часть фантастической литературы упала ниже среднего обывательского восприятия.
И такая литература востребована, как востребованы «мыльные оперы» из Мексики или Бразилии нашими домохозяйками. Ведь сейчас от экрана и литературы потребовали страшного — быть «тренажером по расслабухе», помогать измотанному обывателю «ни о чём не думать», закрываясь корешком псевдо-книги от зловещего и агрессивного мира.
Мы живем в эпоху угасания НТР-оптимизма, человек из творца прогресса все более превращается в его жертву. Давайте вспомним фантастов XIX века! У них центральное место почти всегда занимает некий доктор, профессор, меняющий миры и владеющий неким всемогущим знанием. Профессор для Верна или Беляева представал чем-то вроде шамана у древних племен — хозяин богов. Таким он и был до поры до времени…
Но XX век породил мир мэнээсов (младших научных сотрудников) — мир, в котором стремительное развитие прогресса перескочило уровень человеческого разумения. Прогресс стал некоей природной силой, неподконтрольной человеку. Целиком его не видит и не понимает никто из современных ученых — головы не хватает! Каждый делает свою частичку прогресса, эти частички хаотично и без воли своих создателей сливаются в некую неопределимую массу, живущую своим законом и своим разумением. Ученый стал из творца прогресса его личинкой…
Утомление знанием, бремя величия человечества тяготеет с каждым годом. Проблема велика, но её толком никто не рассматривал, даже в среде фантастов. Единственный пример осмысления — фонвизинский Митрофанушка и подобные ему ернические персонажи. Всех, кто тяготится знанием, отказываются даже рассматривать, как больных, их единодушно объявляют симулянтами! Он устал учиться — ха-ха-ха!
Между тем хотя бы те же фантасты должны сказать, что человек стоит уже на пределе своих познавательных возможностей. Сказки о двух процентах используемых возможностей мозга оставим наивным — как, каким образом можно измерить возможности мозга? И потом, какая система способна постоянно работать на полную катушку?!
Факты говорят о том, что, к примеру, обучение современного врача составляет около 10 лет и имеет тенденцию к расширению. При этом интенсивность обучения в эти 10 лет такова, что по вполне официальной статистике ежегодно в каждом медицинском вузе сходят с ума от перегрузок в среднем два три человека!
Проблема не ставилась и не рассматривалась, и в итоге произошел стихийный провал, массовая архаизация мышления, бегство от науки в оккультные и шаманские миры. Удивительно, что именно МНС-ы шли впереди колонны, жаждущей оболванивания, стремительно теряющей навыки рационального мышления: вспомним хотя бы «молодых реформаторов» — да и их электорат!
Умственное переутомление, зловещие перегрузки системы мышления выбросили людей за грань порядка в стихию хаоса. До сих пор, осмысляя кадры или сообщения 70-х годов XX века, мы с изумлением спрашиваем себя: да неужели такой упорядоченный мир, такой рациональный и уравновешенный уклад были в самом деле?! Неужто же нам довелось в них жить? Когда и как мы оказались в средневековье?!
Многие, многие вопросы одолевают человечество на пороге веков и тысячелетий.
Концепция заключается в необходимости поиска выхода из общего кризиса отношений литературы и молодежи, кризиса межжанровых отношений и нарастающих проблем жанра фантастики. Было бы чрезвычайно методологически важно определиться — является ли сокращение интереса у молодого поколения к литературе явлением временным или же мы имеем дело с постоянной тенденцией.
Далее, в ходе совместного обсуждения всех заинтересованных сторон, живого диалога и общения возможным оказалось бы дать объективный ответ на глубинные вопросы литературного и молодежного бытия. Является ли литературный кризис в молодежной среде явлением субъективным, то есть вопросом таланта или бездарности авторов, или же перед нами некий вектор развития, независимый от субъективных качеств авторов?
На протяжении последних 30—40 лет молодежь и фантастика были неразделимы: фактически именно этот «упущенный», «потерянный» жанр был воспитателем и наставником, инженером молодых душ прошлых поколений. По-прежнему ли возможно жанру удерживаться на пике популярности среди молодых? Или же ему предстоит уступить место более агрессивным формам, наподобие детектива или триллера? Возможно ли жанровое смешение фантастики с вышеуказанными формами творчества или же это негативно скажется на молодежной среде и воспитующей, формирующей сознание форме жанра?
Наконец, куда идти молодому автору, за что агитировать молодого читателя? К жанровому ли однообразию, чреватому «кашей в головах»? Или же к индивидуальному самовыражению, чреватому авангардистско-модернистскими извращениями здравого смысла? Или же к приспособлению под коммерческие требования издателя, чреватые бездушным вырождением жанра?
В сущности, такой «круглый стол» необходим, и прежде всего для молодежи, чтобы оценить себя, как основного читателя фантастики, взглядом со стороны. Время ставит все более сложные вопросы, для разрешения которых нужно прибегнуть к помощи коллективного и творческого разума.
газ. «Истоки» (Уфа), 2002, № 2, с. 6-7