Текст:Лебедева Галина. Ёлка (ж. Кукумбер 2009 № 03)

Лебедева Галина — Ёлка

Скоро Новый Год! Ёлки несут. А у меня нет ёлки. Осталось два листочка календаря. На последнем – картинка: тридцать первое число висит на ёлке, украшенной большими шарами. И написано: «С Новым Годом!» У всех будет ёлка. У Толика на балконе давно лежит. Большая, с улицы макушку видно. У Наташки тоже есть – её запеленали в бумагу и на верёвочках спустили за окно, на карниз, а верёвочки крепко накрепко к форточке привязали. Снежком её присыпало – не завянет. Завтра достанут, наряжать будут. Наташка меня звала помогать. У неё игрушек! Три большие коробки. А мы свои, когда на эту квартиру переезжали, на память маленькой Люсеньке подарили. Мы тогда всё, что можно было всем на память дарили. Тёте Зое – наши цветы. Она так радовалась! А бабе Мане – большое кресло. Она в нём любила сидеть, когда приходила к нам в гости. Ничего – у меня тоже всё будет: и ёлка, и игрушки. Папа обещал. Просто ему сейчас некогда – конец года и работы много. А вечером какие же ёлки, на базаре одни палки остаются. А мама после работы – сразу в магазин, и бегом домой – ужин готовить. Папа сегодня сказал, когда мы пили утром чай: «А может, мы без ёлки? А? Нарядим щётку, повесим лампочки и плясать будем. Ну что ж теперь делать, – нет ёлки и всё тут. Даже искусственных приличных нет, все маленькие». И сам так виновато на меня и на маму посмотрел. Ну, всё! Раз он так говорит – значит, ёлки не будет. Я носом в чашку уткнулась, а слёзы у меня прямо в чай так и закапали. Тут мама и папа вскочили и давай меня гладить, жалеть и уговаривать. Так и разошлись мы грустные – я в школу, мама на свою работу, папа на свою. Папа, когда уходил, обнял меня покрепче и сказал: «Не плачь, я постараюсь». Я как из школы прибежала, так сразу стала ждать. Уселась на подоконник, грызу сухарик с маком и смотрю на улицу. Идут, идут люди с сумками, с ёлками, с тортами… Ёлок насчитала пятнадцать штук. А папы всё нет. И мамы почему-то тоже… И темнеть стало. Я раньше никогда не замечала, как темнеет. Гуляешь, гуляешь – и вдруг уже темно, и мама зовёт домой с балкона. А тут я увидела, что сперва зажёгся огонёк в доме напротив, потом зажглись фонари, и всё как-то поголубело – и снег, и деревья, а окна стали быстро зажигаться в домах. И небо стало всё синеть, синеть, а огней всё больше и больше. И наступил тёмный вечер. Я стала смотреть, в каких окнах уже горят ёлочные огоньки и считала эти окна. Я загадала, если насчитаю четное число «ёлочных окон», то ёлка у меня будет, а если нет, то нет. И только я начала считать, как в дверь так сильно и долго зазвонили, что я испугалась. Папа так не звонит. Он звонит, как будто на звонке играет: сначала один раз, потом три раза кряду и получается: «Я пришёл, пришёл, пришёл!» У мамы тоже свой сигнал: пять длинных звонков: «Ва-ша-мать-при-шла!» А тут какой-то бандитский звонок. Я подтащила табуретку к глазку. А звонок ещё громче, ещё сильней! Смотрю в дырочку: там за дверью темно и что-то лохматое шевелится. Страшно! – Кто там? – спрашиваю. А папа из-за двери кричит:

– Я, открывай! Скорей! Только я дверь отперла, как на меня полезла целая куча еловых веток: холодных, колючих, дремучих! И папа в них барахтается. Никак вместе с ёлкой в квартиру не влезет. Пришлось вторую половинку дверей открывать. И!.. Вот она! Ёлка! Ёлочка моя! Пушистая! Душистая! Зелёная моя! А по лестнице мама поднимается, и в руках у неё огромный картонный ящик, крест-накрест бечёвкой завязанный. И на крышке нарисован Дед Мороз с ёлкой – игрушки! Ура! Ура! Ура! Мы втащили ёлку в большую комнату и прислонили её к стенке. И она уперлась макушкой в угол потолка. А ветки заняли чуть ли не полкомнаты. Папа сбросил пальто и шапку на диван, и я от радости запрыгнула ему на спину, и мы с ним так проскакали по всем комнатам и в спальне повалились на большую кровать. А мама тоже смеялась, хотела нас разнять, но тоже упала на нас, и получилась куча мала. И мы все хохотали, обнимались и орали: «С новым Годом! С Новым Годом!» У мамы растрепалась коса, и папа от такой красотищи зажмурился и сказал, что он умирает от счастья. И мы тихо сидели обнявшись втроём и смотрели на ёлку через открытую дверь. Если табуретку перевернуть вверх ножками, опустить туда ведро с водой и поставить в ведро ёлку, – конечно же, её надо привязать покрепче к табуреткиным ножкам, – то она будет стоять очень долго. И наша ёлка стояла весь январь. Мы подливали воды в ведро, и она почти не осыпалась. Вечером мы зажигали на ней лампочки, она светилась, как в первый новогодний вечер зелёными и золотистыми огоньками, и не надо было включать торшер, и все знакомые удивлялись, что у нас не кончается праздник. Наташка свою ёлку выбросила на второй день нового года – осыпалась. Ёлка сиротливо валялась у подъезда, и дворничиха тетя Таня воткнула её в сугроб – пусть, будто растёт. Толик тоже через несколько дней вынес свою ёлку – сухую, жёлтую, с обрывками дождя и ваты на веточках, и бросил её на помойку. Братишки Кошкины свою ёлку выбрасывать не стали. Они катались на ней с горки весь день и бросили её среди фанерок прямо тут же, в конце ледяной дорожки, упирающейся в сугроб. А я из-под своей ёлки выгребала сухую хвою по два-три совка до тех пор, пока она не перестала осыпаться. Наконец, остались только хрупкие высохшие веточки без хвоинок и на них шары и бусы, потускневшие от пыли. – Пора, – сказала как-то раз мама и вздохнула. – Всему приходит конец. И молча сняла с ветки пыльный шар и стёрла с него ладошкой пыль. – Пора, – согласился с ней папа, – но… вместо конца можно сделать продолжение. И он приставил к маминому носу большой серебряный шар, и мамино лицо в нём вытянулось и превратилось в сплошной толстый нос, а глазки стали, как у муравья. Она засмеялась, а папа обнял её, и в шарике отразилось два толстых носа. – Нет, я отказываюсь выбрасывать ёлку, сказал папа. – Она мне слишком дорого досталась! Я с ней чуть в милицию не загремел, все думали, что я ее спилил в Александровском саду. – А правда, где ты отхватил такую? – Секрет! – Ну, папа! – Секрет! Обещал молчать, а то в следующий раз не дадут. Так мы от него ничего и не добились. А потом наступил вечер, и я побежала смотреть по телеку Филю с Хрюшей. Папа тоже всё заглядывал ко мне в комнату и ждал, какую погоду объявят на завтра. И очень был доволен, когда сказали, что ночью будет мороз и метель. Я долго не могла уснуть. Свистела за окном вьюга, и качался фонарь. Я лежала и всё прислушивалась: что там происходит на кухне. А там жужжала кофемолка, мама смеялась, и папа что-то рассказывал. И то и дело скрипела балконная дверь. – Секрет… – думала я, – какой, интересно, секрет? А секрет был вот какой. Утром на балконе стояла белая от сосулек и снега наша ёлка. А вечером папа снова поливал ёлку из ковшика: наращивал сосульки. Но мне он не разрешил, чтоб я не простудилась, а разрешил смотреть в окно. Мы теперь каждый выпуск новостей караулили прогноз погоды. Объявляли, что морозы будут и дальше сильные. От радости мы танцевали на кухне перед нашей ёлкой, сосульки на которой делались всё длинней и длинней. – Опять мороз, да здравствует мороз, – пели мы на все голоса. – А давайте повесим шарики! – сказала мама. И мы достали из коробки три самых больших шара. Красный – мама, синий – папа, а зеленый – я. – А давайте проведём на балкон проводочек под дверью, – сказал папа, – и включим в розетку на кухне. И будет гореть. Так мы и сделали. Стало так волшебно, что мы не зажигали свет, а стояли на кухне в темноте и смотрели через стекло на ёлку. Мама нас всех обняла и сказала:

– Какое счастье, что мы такие дураки! Я побежала звонить по телефону всем ребятам, чтобы они скорее смотрели на мой балкон. А там, в синих сумерках падали снежинки и, застревая в обледеневших веточках, светились зелёными, розовыми и золотыми искорками. Один раз, в воскресенье, мы с мамой и папой ходили гулять на овраг. Там была такая широкая ледяная горка, как дорога. И все ехали с неё прямо так, без санок: садились и ехали. Лёд – он же чистый, как зеркало, не изваляешься. Ну, мы маму уговорили и тоже съехали, втроём. Мама визжала, как девчонка, а потом мы хохотали и гонялись друг за другом в салочки. Мы шли от оврага тихими улочками мимо садов, заваленных снегом, и папа всё удивлялся, как много рябины. Рябиновые гроздья висели красными люстрочками. Папа поднял меня, и я нарвала рябины полную папину шапку. – Зачем тебе столько? – удивилась мама. – Секрет, – подмигнул мне папа. Дома мы развесили рябину на веточках нашей ёлки. К нам на балкон всегда слетались птицы, а тут вдруг пожаловали снегири! Папа нечаянно увидел их рано утром. Он разбудил нас, и мы, тихонько ступая и прижимаясь к стенам, пробрались в кухню – полюбоваться снегирями и не спугнуть их. Один раз целых шесть штук уселись на нашу ёлку, когда мы пили чай. Мы так и замерли, и сидели не дыша, пока они не улетели. Даже чай остыл. Ребята спрашивали, когда мы свою ёлку выбросим, а я сказала: «Никогда. Зачем же такую красоту выбрасывать?» А Толик покрутил пальцем у виска. В конце марта мама убиралась на балконе. – Нет смысла дольше держать ёлку. Её и ёлкой-то назвать уже нельзя. Уж больно жалкий вид. Я лучше цветы в ящиках посажу. – Во! Правильно! – обрадовался папа. – Посадим много цветов: вьюнов, табаков, бобов и бешеных огурцов побольше! Только ёлку-то зачем выбрасывать! На дворе июль. Наша ёлка зеленеет. Да вот! И цветёт вовсю! Сиреневыми граммофончиками! И растут вовсю горох, огурцы и тыква. А ёлку даже и не видно стало под этой дремучей зеленью. Мы с папой пританцовывали и пели:

Что растет на ёлке?

Шишки да иголки!

Баклажаны и бананы

Выросли на ёлке! И вот на ёлке созрел урожай. С верхушки свешивался огурец, а горох так и завивался вокруг каждого сучка. Соседи с соседних балконов удивленно и восхищенно улыбались нам, когда мы поливали наш еловый огород. – Ну, что? – торжествуя спросила я у Толика, когда он с ребятами пришёл к нам. – Теперь веришь, что на ёлке растут огурцы? Проиграл? Гони ножик. Прошла солнечная осень, наступила дождливая и холодная. Урожай мы убрали, и ёлка, снова голенькая, мокренькая притулилась в уголке балкона. И вот, как-то поздно вечером, когда выключили телевизор, папа сказал:

– Сон отменяется, будет ночной поход и прощальный костёр. У мамы округлились глаза, а я заорала «ура!». Папа вытащил ёлку с балкона и вынес её на лестницу. Мы быстренько оделись и вышли в наш гулкий двор. Мы шли по тёмным переулкам, и нам встретился всего один запоздалый прохожий. В окнах гасли последние огни. Громко шуршали листья под ногами. Мы завернули за гаражи и очутились на пустыре. – Ну, вот и пришли, – сказал папа и воткнул ёлку в груду битых кирпичей. Мы молчали. Папа чиркнул спичкой и поднёс её к ёлке. Огоньки побежали по сухим, хрупким веточкам, сжигая и сворачивая их в раскалённые завитки. Ёлка вспыхнула ярко, теплом пахнуло на меня, осветило мамино грустное лицо, сверкнуло золотым огоньком в папиных зрачках, и пучок красных искр как салют взлетел в небо. Всё. Мы смотрели туда, где они растаяли и превратились в звёзды. – Вот и всё, – сказала мама. – Как жаль… – Ничего, осень кончается, скоро Новый Год, – ответил ей папа. – И снова у нас будет ёлка! – сказала я.