Текст:Кружков Григорий. Жил-был дед Остап (Сказка про зайца) (ж. Кукумбер 2003 № 6)

Кружков Григорий — Жил-был дед Остап (Сказка про зайца)

Дед Остап жил на своём хуторе один. Это был самобытный дед. Однажды в погожий майский денёк сажал он морковку в огороде. Прилетела ворона, села на трубу и кричит:

– Карр! Карр! И при этом глядит на деда Остапа нахально. «Чего ей надо? – подумал дед. – Она, наверное, кричит: – Вот посадишь ты, дед Остап, морковку, вырастет она большая, прилечу я тогда и склюю твою морковку!» – Кыш, проклятая! – крикнул он вороне, а та – ноль внимания. Рассердился дед Остап, взял приставную лестницу, залез на крышу и шуганул оттуда нахальную ворону. Помахал ей вслед кулаком, огляделся – ай да красота кругом! Луга зелены, леса кудрявы, небо синее-пресинее, и облака по нему плывут белые, как сметана. А на крыше благодать, теплынь, ветерок ласковый. «Вот ведь где надо морковку сажать, – сообразил дед. – Тут и к солнышку ближе – значит, созреет она побыстрее». Натаскал дед Остап вёдрами землю на крышу, разровнял и посеял разных овощей: морковь, редиску… ну, конечно, лук, укроп и так далее. К вечеру уморился, постелил тулуп и улёгся спать на крыше – сторожить свой огород от вороны. А утром просыпается – что такое? Нет лестницы! То ли ветер ночью сильно дунул, то ли земля стряслась, то ли леший с домовым в жмурки играли, лестницу сшибли – это неизвестно. А только факт налицо: лежит она на земле сломанная. Теперь представьте себе психологическое состояние деда Остапа. Слезть никак невозможно, спрыгнуть – подавно, и позвать некого. Кто бы не растерялся на его месте! А вот дед Остап не растерялся. Стал он жить на крыше, как ни в чем не бывало. Кормился со своего огорода, дождевую воду в миску собирал, спал, завернувшись в тулуп да привязавшись за руку к трубе – на всякий случай, чтобы ненароком не свалиться. Даже огурцы умудрялся солить! Было бы у него ружье, он, пожалуй бы, и уток наловчился стрелять с крыши, да с таким расчетом, чтобы они точно к его ногам падали по баллистической траектории, но вот беда – не было у деда Остапа ружья. Поэтому утки по осени без опаски пролетали над дедом, торопясь в свои теплые края, а дед Остап только глубже заворачивался в тулуп да что-то такое ворчал себе под нос: мол, ничего, перезимуем… Зима за летом, лето за зимою – немало лет прошло. И вот однажды, в погожий майский денек, поглядел дед Остап вдаль с крыши – ай да красота! Луга! Леса! Реки! А за реками – горы, Китай, Африка, острова неизвестные… И захотелось деду Остапу дальние края повидать. А как слезешь? Думал дед Остап, думал и придумал. «Вот, – рассуждает он, – ем я много морковки, редису, другого овощу. От них остается много ботвы. Ботва мне, конечно, без пользы. А вот ежели сбрасывать её с крыши в одно место, то постепенно накопится большая-пребольшая копна. В такую копну и спрыгнуть можно – мягко будет». Сказано – сделано. Стал дед Остап скидывать с крыши ботву в одно место. Может быть, месяц прошел, может, три – большая куча ботвы накопилась. Проснулся как-то утром дед Остап, поглядел вниз: вот теперь, думает, мягко. Прицелился он, зажмурился – и сиганул с крыши. Но одного не знал дед Остап и одного он не мог предположить. Не знал он, что в той куче ботвы с вечера заночевал заяц. Ночи-то уже прохладные были, августовские, ближе к сентябрю. Вот мимо бежавший заяц и зарылся на ночь в той ботве: дай, думает, в тепле, с комфортом ночку скоротаю! И случилось так, что угодил дед Остап аккурат на спину этому зайцу, да ещё со страху за уши его длинные руками схватился. Теперь представьте себе психологическое состояние этого зайца. Он ещё окончательно не проснулся, как вдруг валится ему на спину что-то тяжёлое, непонятное, да ещё в уши вцепляется! Для уяснения дальнейшего прошу учесть, что заяц этот был не слабый – бывалый такой, матёрый зайчище. Будь это какой-нибудь хилый, слабонервный заяц – он, пожалуй бы, в обморок упал от такой неожиданности. А этот матёрый зайчище на растерялся, вскочил на ноги да как даст стрекача – с дедом Остапом на спине! И вот скачет Остап на сером зайце неведомо куда, крепко за уши держится. А косой, конечно, себя не помнит, мчит, не разбирая дороги, через огород, через луг, через поле, а тут перед ним река – Днепр могучий, широкий. Заяц с разбегу – бултых в воду! – и поплыл. То есть вообще-то зайцы не умеют плавать, но этот обезумевший заяц забыл сгоряча, что не умеет, и вот поплыл, да так здорово: передними лапами по-собачьи загребает, задними – по-лягушачьи бултыхает. На самую середину Днепра вымахал. Но ведь известно, вода – она завсегда остужает, успокаивает. Успокоился заяц, остыл маленько и вспомнил, что плавать-то он не умеет. А как вспомнил, то, конечно, тонуть начал. Видит дед Остап: дело плохо. Сам-то он не лучше зайца плавал: родители с малолетства не научили. Как быть? Погибать ни за понюх табака тоже неохота. И вдруг видит: перед ними остров близко – рукой подать. – Давай, – кричит, – серенький! Давай! Еще немного! Поднапрягся заяц, последним отчаянным усилием гребанул задними лапами и выскочил на остров. Смотрит дед Остап: островок небольшой, совершенно необитаемый: кустики да песочек. И спастись с того островка нет никакой возможности, до берега не только не доплыть, но даже не докричаться: могучая, широкая река Днепр. А питаться чем? Ни грибов, ни ягод, а из дичи – один заяц. Поглядел дед Остап на зайца с этой точки зрения. А заяц вмиг все смекнул, задрожал под тем внимательным взглядом Остапа, заметался… В общем, с перепугу снова забыл бедняга, что плавать не умеет, прыгнул в воду и зашлёпал лапами к берегу: уж лучше утонуту быти, чем съедену быти! Остался дед Остап один на острове. Что тут будешь делать! Но дед Остап не растерялся: стал он рыбу ловить и жарить в панировочных сухарях. А которую не жарил, ту вялил. А которую не вялил, ту коптил над костром. И так себе замечательно жил не необитаемом острове. Замечательно, только скучно. Даже ворона не каркнет, воробей не прочирикнет. Редкая птица долетит до середины Днепра! И вот в один прекрасный день потрошит дед Остап пойманного окунька, как вдруг что-то ему в глаза блеснуло. Смотрит – перстень. Вроде как волшебный. Не иначе какой-нибудь чернокнижник в речку обронил, а окунь сослепу и проглотил. Вот ведь какое счастье привалило деду! Взял он перстень, надел на палец, три раза повернул, и вдруг – о чудо из чудес! – являются перед ним… Кто, как вы думаете? Два джинна с жуткими мордами? Три великана с дубинами в руках? Василиса Премудрая? Все не угадали. Являюсь перед ним лично я сам: в одной руке авторучка, в другой – стакан недопитого компота. И говорю:

– Ну, чего тебе надобно, дед Остап? А дед честно-откровенно, как на духу, мне отвечает:

– Хватит, не могу больше на острове жить. Что я – Робинзон Крузо какой-нибудь? Зачем ты со мной такие шутки шутишь? – А для того, во-первых, – отвечаю, – чтобы все тобою восхищались, какой ты ловкий и находчивый. – Это хорошо. – Дед Остап приосанился, бороду огладил. – А во-вторых? – А во-вторых, чтобы все поняли, как глупо на крыше огород разводить. – Чем же глупо? – удивился Остап. – Там и к солнышку ближе, и… – Помолчи, дед Остап! – оборвал я его строго. – Хоть я тебя и уважаю, но лучше не доводи меня своей самобытностью. – А что? Я ничего, – смирился дед. – А в-третьих, я хотел показать, что жить на острове человеку скучно и неудобно. – И то верно, – подтвердил дед Остап. – Вот я и говорю, надоела мне эта сказка. Придумай какую-нибудь другую, поинтересней. А я ему на то отвечаю:

– Другую сказку, дед Остап, придумывать мне сейчас недосуг. У меня ещё сегодня телевизор не смотрен и газеты не читаны. – А раз так, возвращай меня откуда взял! Вертай сказку на начало! – Это всегда пожалуйста, – говорю. – Ты только мигни. И не успел дед Остап мигнуть – глядь, он уже обратно у себя в огороде морковку сажает. Прилетела ворона, села на трубу:

– Кар! Карр! – Ори теперича, разоряйся! – усмехнулся Остап. – Думаешь, полезу за тобой на крышу? Нашла дурака!