Текст:Дурова Наталья. Чичи — доброе сердце (ж. Кукумбер 2005 № 8)

Дурова Наталья — Чичи — доброе сердце Рубрика: Клуб шерстяных человечков

Чудеса начались с утра. Какой-то гул голосов, доносящихся из-за кулис, мешал мне сосредоточиться. Животные, тотчас это почувствовав, занялись самодеятельностью. Кто во что горазд. – Пустите! – Не пущу! – Не имеете права! Ах, так!.. Я докажу! Она честная! Ишь выдумали! Воровка! Каково?! – доносился рассерженный скрипучий голос. Потом занавес распахнулся, и передо мной появился старик. – Скажите, где здесь Дурова? – Что случилось? – Как что? И вы ещё спрашиваете! Честную обезьяну называют воровкой – и где? В цирке! Стыд! Позор! Никакого понимания. Да моя Чита – это кристальный образец обезьяньей честности! Ей цены нет. Впрочем, есть. Сто рублей. Берёте? Старик наскоком оглушил меня своей речью. За пазухой у него что-то ёрзало и копошилось. – Она ещё мала, но вырастет и будет очень большой, как в фильме «Тарзан». Это настоящий человек! Её наказываешь – она плачет. Я бы с ней никогда не расстался. Обстоятельства! Да-с… Итак, сто рублей. – Он покачал головой и отстегнул верхнюю пуговицу у пальто, потом у пиджака, и оттуда выглянула с детский кулачок мордочка с хитрыми глазами. Казалось, она ничего не заметила, кроме лестницы, поэтому шумно, словно пружина, которую отпустили, взвилась и повисла на хвосте на верхней перекладине лестницы. – Прорвался! Вот настырный старик! Мы его к вам не пропускали. Уж так получилось… – Именно эти люди, охраняющие цирк, бросили Чите такое чудовищное обвинение: воровка! – Ещё бы, за полчаса ограбила всю проходную! – засмеялся дежурный.– Вы проверьте, всё ли у вас цело? Старик подслеповато жмурился, пытаясь без очков разглядеть, где обезьяна. Теперь пришёл мой черёд рассмеяться: носовой платок, карандаш и красная пуговица от халата – всё это было в чёрных ладошках обезьяны, а задней лапой она цепко держала очки своего хозяина. – Вашей Чите лап не хватает для награбленного имущества, вот она и висит на хвосте,– заключил дежурный. Я смотрела на уморительную обезьянку, она принадлежала к виду зелёных мартышек. – Мне не нужна обезьяна, – обратилась я к старику. – Как это – не нужна? Вы же Дурова! И вы ещё смеете утверждать, что вам не нужна обезьяна? Не поверю! Она прирождённая артистка, и даже с определённым уклоном: обезьяна-фокусник. Смотрите! Он снял с ноги старомодный ботинок. Обезьяна тотчас впрыгнула туда, и ботинок, как в сказке, пошёл сам. – Фокус, да?! Хватит! Вылезай! То, что она делает, – это вовсе не называется воровством, это, по-вашему, в цирке должно называться манипуляцией: ловкость рук – и никакого мошенничества! Тем более что она почти всё возвращает. Значит, вы берёте обезьянку? – Н-нет,– протянула я, озадаченная тем, что не могу оторвать взгляда от хитрой мордочки. – Зелёная мартышка никогда не бывает крупной, большой обезьяной, а такую никто не увидит с огромного пятака манежа. – Что вы! Чепуха! Она кого хотите заставит себя разглядеть. Тут и говорить нечего. Она ваша, отдаю за полцены. Послушайте, но войдите же в моё положение: я старый человек, был адвокатом, теперь солидный пенсионер и не могу никому доказать, что обезьяна занимается фокусами. Соседи, знакомые, друзья шарахаются от меня в сторону. Я уже для них даже не свидетель кражи, а нечто вроде опытного жулика, обучившего свою обезьянку для отвода глаз делать за меня грязную работу. Смешно? Это вам смешно, а каково мне? Когда я её прощаю, эта преступница взбирается мне на плечи и выражает свой восторг тем, что издевается над моей усталой головой, выискивая там каких-то насекомых. Ну как вам это нравится! Она создана для цирка, но не для коммунальной квартиры с общим счётчиком, который тоже не миновал её лапок. Так что отдаю её вам за десять рублей. Согласны? Я плачу штраф за счётчик, а вы берёте её на поруки. Подержите цепочку, я покажу вам бумагу, написанную домоуправлением. Ну посудите, не пропадать же мне из-за её дурных наклонностей! Едва я взяла цепочку и обернулась к обезьяне, как старик бесследно исчез. Нигде в цирке его не было. Чудеса! Он растворился на глазах. Дежурный сказал, что он сбежал, а я бы подумала, что это сон, если бы не сидящая на другом конце поводка Чита, уже переименованная мною в Чичи. Так и очутилась в моей гардеробной обезьянка Чичи, занявшая место на подоконнике. Она щурилась на яркий свет уличного фонаря и переходила за тенью к другому углу окна. Цепь, которой она была теперь привязана к батарее, мелодично постукивала в такт её движениям. Наблюдая за ней, я облегчённо вздохнула: это хорошо, что она не скучает по хозяину и ведёт себя спокойно, с интересом разглядывая каждый предмет. Каша, яблоко и апельсин были съедены ею с удовольствием. Я притворила дверь и спустилась вниз, за кулисы, к морским львам. Через полчаса – представление. – Наталья Юрьевна! Что-то случилось с горячей водой. Совсем не идёт. Рыбу не сможем разморозить, – обеспокоенно встретили меня работники нашего аттракциона. – Нужно позвать слесаря, и поскорее! – Да они не идут, у них тоже чрезвычайное происшествие – что-то с вентиляцией. Я побежала к инженеру цирка. – Очень прошу, у нас нет горячей воды. Мы не успеваем к представлению. Помогите! – Вряд ли будет представление! Ничего не можем понять – отказала вентиляция. Вся система в порядке, а в вытяжной трубе будто домовые сидят и развлекаются. Поверишь и в чудеса здесь, в цирке. Ну, что ж, пойдём проверим воду. Кто-то, видимо, перекрыл вентиль в гардеробной. Ни в одной гардеробной неполадок не обнаружилось. Оставалась моя. – Только не пугайтесь, там у меня новенькая артистка! Прошу вас… Чичи!– вскрикнула я, увидев оборванный конец цепочки, но обезьяны нигде не было. – Ваша новенькая, случайно, не обучалась слесарному делу? Ишь как вентиль закрутила! И без ключа, главное. – Но где же она? – Я растерянно оглядывала гардеробную. Обезьянка исчезла. – Где? В трубу вылетела! Смотрите, куда ушла, а я домового вспомнил. Под самым потолком зияла дыра, а решётка от вентиляции валялась на полу. – Что же делать? Как её достать? – Ваше животное – вам виднее. – Да ведь она новенькая! Она меня ещё не знает. – А как безобразничать, она знает?! Весь цирк на ноги поставила. Ловите её. И нечего церемониться. – Легко сказать! – Мы её сейчас холодным воздухом оттуда выгоним. – Только не это – она простудится. Передо мной чертежи, план цирка. Я живу и работаю в чудесных новых цирках и только сейчас, глядя на эти чертежи, вдруг робею, понимая, какие сложные системы механизмов поддерживают в них мою работу и жизнь. Цирк вдруг для меня стал другой, ещё незнакомой планетой, куда в железные дебри джунглей сбежала тоже ещё мало мне знакомая, но уже моя обезьянка. Я тотчас вспомнила про её дурные наклонности. Мысли мои были точно перепутанный клубок ниток: начало представления, вода, рыба – и беглянка Чичи.

«Погоня за преступником! Погоня! Вам даётся сорок минут». Блуждая по куполу циркового чердака, с каждым ударом гаечного ключа по трубе я отсчитываю минуты. – Здесь! – указывает мне инженер на круглую трубу в алюминиевых заклёпках. – Труба разбирается? – Пока мы её разберём!.. Это невозможно. Вашу артистку нужно выманить чем-то сверху. Мой взгляд падает на карманный фонарик. Верёвку можно привязать к нему и опустить в трубу. Удочка готова. Опускаем. Ждём. Никакого движения. Только бы проявились её дурные наклонности! Ещё пять минут… Никакого движения. – Э! Вы же не умеете ловить рыбу! – Инженер выхватил у меня верёвку и стал крутить её, словно ёжиком чистил бутылку из-под кефира. Из трубы слабо донёсся какой-то звук, и верёвка натянулась. – Клюнула! Подсекаю! Тащите! Вместо сачка – мой халат. – Попалась? –Да! – я перевожу дыхание. В халате барахтается Чичи, неожиданно ставшая трубочистом. В гардеробной я прихожу в ужас от её вида. Не то чёрная, не то серая, со слипшейся шерстью, она беспрестанно чихает и каждый раз при попытке стряхнуть с себя пыль начинает дрожать, как в ознобе. – Я тебя искупаю после работы, а пока привяжу так, чтобы ты уже никуда не сбежала, да ещё и сторожа поставлю. Сама виновата. Сторожем к Чичи определяю маленькую дворняжку Запятую. Её несколько месяцев назад на реке Свислочи, когда я пасла Бемби, пришлось спасать от мальчишек. Сначала это была весёлая ватага ребят, за которой бежала с заливистым лаем небольшая собачка, тоже весёлая. Собачка была смешной, как будто её растянули. Длинное туловище – как у таксы, уши – как у зайца, на лбу белое пятнышко, и только высоко поднятый пушистый собачий хвост безмятежно махал из стороны в сторону, показывая удовольствие. Бемби тихо пощипывал травку, а я, надев тёмные очки, стала наблюдать за ребятами и собакой. Вдруг… Нет, этого не могло быть! Это, конечно, мои чёрные очки. Сквозь них померкло настроение всех, кто весело прибежал на берег. Я сбросила их и, не веря своим глазам, всё поняла. Камень, верёвка, наполненные страхом движения упирающейся собаки. Потом эти мальчики долго приходили ко мне на репетиции в цирк, виновато здоровались и так же виновато просили: «Можно нам ещё прийти в гости к Запятой?» Я знала, тон их и смущение шли оттого, что четверо мальчишек и сами не могли теперь понять: как, когда, зачем возник нелепый спор, который мог привести собаку к гибели, а их четверых к жестокости, которая уже вряд ли позволила бы поселиться рядом чувству вины и жалости к кому бы то ни было. Сегодня я сразу вспомнила о Запятой, потому что она пока ни в чём не была занята, но, находясь подле меня, старалась сторожить всё: животных, вольер, гардеробную. Исполняла свои вольные обязанности Запятая с таким рвением, будто этим пыталась отблагодарить меня за спасение. – Сторожи! – приказываю Запятой, а сама, волнуясь, иду на работу в манеж: как они все будут реагировать друг на друга? По возвращении в гардеробную я не верю своим глазам. В углу на коврике, свернувшись в клубок, дремлет, закусив повод от обезьяны, Запятая, а на ней восседает Чичи, выискивая в гладкой шерсти собаки то, чего не могло никогда быть у чистой и холёной Запятой. Вокруг них на полу десятки грязных обезьяньих следов. Знакомство состоялось. И когда я снова посадила на коврик с трудом вымытую Чичи, Запятая стала слизывать с обезьянки капельки воды, а та, доверчиво прижавшись, грелась о свою подружку. Они сами, играя, подсказывали мне работу, с которой я собиралась выпустить их в манеж. Часами иногда я наблюдала их игру, пытаясь в возне найти необходимые движения для трюков. Особенно смешной выглядела их борьба. Чичи поднималась на задние лапы, тотчас то же самое делала Запятая, и целый шквал ударов волосатых кулачков обрушивался на ворчащую собачью голову с раскрытой пастью. Ах, если бы это закрепить, да ещё выделить рамкой боксёрского ринга, был бы великолепный, номер – «Обезьяно-собачий бокс». Каждый раз, когда они, наигравшись, обе уставали, и Запятая, тяжело дыша, падала в изнеможении на пол, Чичи не церемонясь брала собаку за хвост и укладывала так, как это нравилось именно ей, а не собаке. Вот это и могло стать финалом для их бокса. Однако это было единственное проявление обезьяньего эгоизма. В остальном Чичи была очень внимательна и добра к своей приятельнице. Если и отнимала у неё вкусную косточку, то только для того, чтобы подразнить и услышать лай, визг, а потом начать игривую возню. Обезьянка была очень доброй. Я сделала для Чичи и Запятой большой решётчатый вольер, в который поместила домик, где они могли спать. Там же, в вольере, были две столовые. Наверху – столик для Чичи, а внизу – мисочки для Запятой. Право, без смеха невозможно было смотреть на их трапезу. Чичи, прежде чем набить свои защёчные мешки, следила, села ли Запятая под её столик. Затем начинала понемногу выбрасывать ей добрую половину своей пищи. Если Запятая на что-то не обращала внимания, она пыталась ей запихивать в рот то апельсин, то яблоко. И я, к удивлению, стала замечать, как у собаки меняется вкус: сухофрукты, семечки с орехами она ела теперь так же, как Чичи. Одно было в их дружбе отрицательным. Чичи ни за что не желала отпускать приятельницу на прогулки. Четыре раза в день из моей гардеробной доносились истерические вопли. – Наталья Юрьевна, – сетовали работники, – ну придумайте же что-нибудь! Ведь из-за собачонки она готова нас всех перекусать. Зелёная, с серебром шерсть Чичи, как ковыль, вставала дыбом, вздрагивала, словно от сильного, ветра, и не приглаживалась до тех пор, пока в дверях не появлялась Запятая. О, как быстро гуляла в цирковом дворе моя Запятая, каждый раз стремясь поскорее вернуться домой в вольер! Я радовалась всё растущей привязанности двух столь разных существ и, видимо, слишком легкомысленно отнеслась к прогулкам Запятой. И этого я долго не могла простить себе… Трагедия произошла утром. В цирковом дворе на Запятую напали тонконогие, с вытянутыми, длинными мордами борзые. Одна – а их четыре. Четыре хищных, злобных. Клубок, омерзительный клубок чудовищ, рвущих маленькую добрую собаку. Чей-то крик во дворе:

– Несчастье, борзые напали на собаку! А я наверху не слышу крика, сидя возле Чичи в гардеробной. Хозяин борзых репетирует своих пони в манеже. Ему кричали, а он, спокойно отмахнувшись, ответил:

– У меня репетиция. Чья собака? Дуровой? Пусть сама разбирается. Чужая беда, не моя. Мне некогда, я репетирую. И это мог сказать человек?! Так поступил дрессировщик, работающий со мной под одним куполом?! Равнодушие артиста погубило мою Запятую, погубило мою работу нескольких месяцев. Больше нет смешного бокса, но об этом я не думаю, теперь главное –спасти Чичи! Она ничего не ест, и в её застывших, горестных зрачках я всё время вижу умирающую Запятую… Чичи не хотела расставаться со своей первой привязанностью. Сколько дней раздавались её крики, сколько дней неподвижно, нахохлившись, сидела она у решётки, ничего не ела, даже насильно не принимая пищу. Чичи слабела. Я брала её на руки, выносила за кулисы, во двор. Жалкая, сломленная горем фигурка обезьяны была живым укором равнодушию и жестокости, которые и я приняла как удар. Сегодня собака, завтра случится беда с человеком, и такой хозяин борзых не придёт на помощь. Нет, мы с Чичи ищем в цирке других людей, которые близко принимают к сердцу любую боль, не считая её чужой. Виноград зимой, помидоры и зелень, а основное – участие и сострадание – шло от артистов. Девочка-гимнастка подарила обезьянке куклу. Чичи отнеслась к ней безразлично. – Чичи! Чичи! Нужно жить! Как мне снова заставить тебя есть и играть? Смотри, какая кукла. Ты ведь даже и не знаешь, что такое кукла по-цирковому. К – кукла,

У – умеющая

К – казаться

Л – любимым

А – артистом. Не нравится тебе кукла. Тебе нужно живое тепло. И я решаюсь взять новую собачку. Какую угодно, только бы она вселила в меня надежду, что Чичи будет жить. Артисты принесли нам щенка. Он ещё плохо стоял на лапах, спотыкаясь и дрожа над миской с молоком. Но в Чичи что-то встрепенулось, и вот уже слабые ладошки забегали по бурому ворсу непородистого щенка. – Назовём его Дадон. По лапам вижу – будет большущая дворняга, – решила я. Снова в вольере Чичи с собакой. Снова весёлая возня, и только однажды я решила проверить верность Чичи и громко позвала: – Запятая, Запятая! Обезьянка прижалась к решётке, замолкла, и в её глазах я заметила то выражение ужаса, которое, невзирая ни на что, теперь присутствовало в ней постоянно. Чичи по-своему занималась воспитанием нового друга. Учила открывать замок на вольере, перекармливала так, что неуклюжие большие лапы казались случайно приделанными к непомерно раздутому туловищу. На прогулку теперь они выходили вместе. И я придумала для Чичи новую работу. Перед тем как в манеже появится морж, Дадон, впряжённый в коляску, вывезет Чичи на манеж, а в руках у неё будет плакат:

«Внимание! Внимание! Морж». Да, только ей я могу доверить плакат, оповещающий о новом сюрпризе для зрителей. Ведь она сумеет привлечь внимание потому, что у неё, доброе и верное сердце!