Текст:Драгунский Виктор. Запах неба и махорочки (ж. Кукумбер 2003 № 10)

Драгунский Виктор — Запах неба и махорочки Рубрика: Доска почета и уважения

Если подумать, так это просто какой-то ужас: я еще ни разу не летал на самолетах. Правда, один раз я чуть-чуть не полетел, да не тут-то было. Сорвалось. Прямо беда. И это не так давно случилось. Я уже не маленький был, хотя нельзя сказать, что и большой. В то время у мамы был отпуск, и мы гостили у ее родных, в одном большом колхозе. Там было много тракторов и косилок, но главное, там водились животные: лошади, цыплята и собаки. И была веселая компания ребят. Все с белыми волосами и очень дружные. По ночам, когда я ложился спать в маленькой светёлке, было слышно, как где-то далеко гармонисты играют что-то печальное, и под эту музыку я сразу засыпал. И я полюбил всех в этом колхозе, и особенно ребят, и решил, что проживу здесь для начала лет сорок, а там видно будет. Но вдруг стоп, машина! Здравствуйте! Мама сказала, что отпуск промчался как одно мгновение, и нам надо срочно домой. Она спросила у дедушки Вали:

– Когда вечерний поезд? Он сказал:

– А чего тебе поездом-то телепаться? Валяй на самолете! Аэропорт-то в трех верстах. Момент, и вы с Дениской в Москве! Ну что за дедушка Валя – золотой человек! Добрый. Он один раз мне божью коровку подарил. Я его никогда не забуду за это. И теперь тоже. Он когда увидел, как мне хочется лететь на самолете, то в два счета уговорил маму, и она, хотя и неохотно, но всё-таки согласилась. И дедушка Валя, чтобы не гонять пятитонку по пустякам, запряг лошадь, положил наш тяжёлый чемодан в телегу, на сенцо, и мы уселись и поехали. Я просто не знаю, как сказать, до чего было здорово ехать, слушать, как скрипит тележка, и слышать, как вокруг пахнет полем, дёгтем и махорочкой. И я радовался, что сейчас полечу, потому что Мишка у нас в Москве во дворе рассказывал, как он с папой летал в Тбилиси, какой у них был самолет огромный, из трех комнат, и как им давали конфет сколько хочешь, а на завтрак сосиски в целлофановом мешочке и чай на подвесных столиках. И я так совсем задумался, как вдруг наша тележка въехала в высокие деревянные ворота, украшенные ёлочными ветками. Ветки были старые, они пожелтели. За этими воротами тоже было поле, только трава была какая-то не пышная, а пожухлая и потертая. Немножко подальше, прямо перед нами, стоял небольшой домик. И дедушка Валя поехал к нему. Я сказал:

– Зачем мы сюда едем? Мне надоело трястись. Поедем поскорее в аэропорт. Дедушка Валя сказал:

– А это чего? Это и есть аэропорт… Иль ослеп? У меня просто сердце упало. Это пожухлое поле – аэропорт? Чепуха какая! А где красота? Ведь никакой же красоты! Я сказал:

– А самолёты? – Вот войдем в аэровокзал, – он показал на домик, – пройдем его насквозь, выйдем в другие двери, там и будут тебе самолёты… Покормить, что ли?.. И он повязал нашей лошади на голову мешок с овсом, и она начала хрупать.

А мы пошли в этот домик. В нём было душно и пахло щами. В первой комнате сидели люди. Тут был дяденька с колесом и старушка с мешком. В мешке кто-то дышал – наверно, поросенок. Ещё была женщина с двумя мелкими мальчатами в розовых рубашках и одним грудным. Она его завернула в пеленки туго-натуго, и он был похож на гусеничку, потому что все время корчился. Тут же был газетный киоск. Дедушка Валя поставил наш тяжёлый чемодан возле мамы и подошел к киоску. Я пошел за ним. Но киоск не работал. Там в стекле была бумажка, а на ней надпись печатными буквами:

«Приду через 20». Я прочел эту надпись вслух. Дядька, что был с колесом, сказал:

– Смотрите – читает! И все посмотрели на меня. А я сказал:

– И всего-то шесть лет. Они все засмеялись. Дедушка Валя, когда смеялся, показывал все свои зубы. Они у него интересные были: один вверху направо, а другой внизу налево. Дедушка долго хохотал. В это время в комнату заглянул какой-то толстый парень. Он сказал:

– Кто на Москву? – Мы, – сказали все хором и заторопились. – На Москву – это мы! – За мной, – сказал парень и пошел. Все двинулись за ним. Мы прошли длинным коридором на другую сторону дома. Там была открытая дверь. Сквозь неё было видно синее небо. Перед выходом стояли два богатыря – дядьки здоровенные, прямо как борцы в цирке. У одного была черная борода, а у другого рыжая. Возле них стояли весы. Когда пришла наша очередь, дедушка Валя крякнул и вскинул тяжёлый чемодан на прилавок. Чемодан взвесили, и мама сказала:

– Далеко до самолёта? – Метров четыреста, – сказал Рыжий Богатырь. – А то и все пятьсот, – сказал Чёрный. – Помогите, пожалуйста, донести чемодан, – сказала мама. – У нас самообслуживание, – сказал Рыжий. Дедушка Валя подмигнул маме, закашлялся, взял чемодан, и мы вышли в открытую дверь. Вдалеке стоял какой-то самолётик, похожий на стрекозу, только на журавлиных ногах. Впереди шли все наши знакомые: Колесо, Мешок с поросёнком, Розовые Рубашонки, Гусеничка. И скоро мы пришли к самолёту. Вблизи он показался еще меньше, чем издали. Все стали в него карабкаться, а мама сказала:

– Ну и ну! Это что – дедушка русской авиации? – Это всего-навсего внутриобластная авиация, – сказал наш дед Валя. – Конечно, не «ТУ-104»! Ничего не поделаешь. А всё-таки летает! Аэрофлот. – Да? – спросила мама. – Летает? Это мило! Он всё-таки летает? Ох, напрасно мы не поехали поездом! Что-то я не доверяю этому птеродактилю. Какие-то средние века… – Не лайнер, конечно! – сказал дедушка Валя. – Не стану врать. Не лайнер, упаси Господь! Куда там! И он стал прощаться с мамой, а потом со мной. Он несильно кольнул меня своей голубой бородой в щёку, и мне было приятно, что он пахнет махорочкой, и потом мы с мамой полезли в самолёт. Внутри самолёта, вдоль стен, стояли две длинные скамейки. И лётчика было видно, у него не было отдельной кабины, а была только легкая дверца, она была раскрыта, и он помахал мне рукой, когда я вошёл в самолёт. У меня сразу от этого стало лучше настроение, и я уселся и устроился довольно удобно – ноги на чемодан. Пассажиры сидели друг против друга. Напротив меня сидели Розовые Рубашонки. Лётчик то включал, то выключал мотор. И по всему было видно, что мы вот-вот взлетим. Я даже стал держаться за скамейку, но в это время к самолёту подъехал грузовик, заваленный какими-то железными чушками. Из грузовика выскочили два человека. Они что-то крикнули лётчику. Откинули у своей машины борт, подъехали к самым дверям нашего лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки прямо в самолёт. Когда грузчик бухнул свою первую железку где-то в хвосте самолёта, лётчик оглянулся и сказал:

– Потише там швыряйте. Пол проломить захотели? Но грузчик сказал:

– Не бойсь! Тут его товарищ принес следующую чушку и опять:

Бряк! А первый приволок новую:

Шварк! А тот ещё одну:

Буц! Потом ещё:

Дзынь! Летчик говорит:

– Эй вы там! Вы всё в хвост не валите. А то я перекинусь в воздухе. Задний кувырок через хвост – и будь здоров. Грузчик сказал:

– Не бойсь! И снова:

Бамс! Глянц! Лётчик говорит:

– Много там ещё? – Тонны полторы, – ответил грузчик. Тут наш летчик прямо вскипел и схватился за голову. – Вы что? – закричал он. – Ошалели, что ли! Вы понимаете, что я не взлечу? А?! А грузчик опять:

– Не бойсь! И снова:

Брумс! Брамс! От этих дел в нашем самолёте образовалась какая-то жуткая тишина. Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе. А тут:

Брамс! Лётчик скинул с себя фуражку и закричал:

– Я вам последний раз говорю – перестаньте таскать! У меня мотор барахлит! Вот, послушайте! И он включил мотор. Мы услышали сначала ровное: трррррррррррр… А потом ни с того ни с сего: чав-чав-чав-чав… И сейчас же: хлюп-хлюп-хлюп… И вдруг: сюп-сюп-сюп… Пии-пии! Пии… Лётчик говорит:

– Ну? Можно при таком моторе перегружать машину? Грузчик отвечает:

– Не бойсь! Это мы по приказу Сергачёва грузим. Сергачёв приказал, мы и грузим. Тут наш лётчик немножко скис и примолк. Мама стала желтая, а старушкин поросёнок вдруг завизжал, как будто понял, что здесь шутки плохи. А грузчики свое:

Трух! Трах! Но летчик всё-таки взбунтовался:

– Вы мне устраиваете вынужденную посадку! Я прошлое лето тоже вот так десять километров не дотянул до Кошкина. И сел в чистом поле! Хорошо это, по-вашему, пассажиров пешком гонять по десять верст? – Не подымай паники! – сказал грузчик. – Сойдёт! – Я лучше свою машину знаю, сойдёт или нет! – крикнул летчик. – Интересно мне, по-твоему, полную машину людей гробить? Сергачёва за них не посадят, нет. А меня посадят! – Не посадят, – сказал грузчик. – А посадят – передачу принесу. И как ни в чем не бывало:

Ббррынзь! Тут мама встала и сказала:

– Товарищ водитель! Скажите, пожалуйста, есть у меня до отлета минут пять? – Идите, – сказал летчик, – только проворнее… А чемодан зачем берете? – Я переоденусь, – сказала мама храбро, – а то мне жарко. Я задыхаюсь от жары. – Быстренько, – сказал лётчик. Мама схватила меня под мышки и поволокла к двери. Там меня подхватил грузчик и поставил на землю. Мама выскочила следом. Грузчик протянул ей чемодан. И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила наш тяжеленный чемоданище на плечо и помчалась прочь от самолета. Она держала курс на аэровокзал. Я бежал за ней. На крыльце стоял дедушка Валя. Он только всплеснул руками, когда увидел нас. И он, наверно, сразу всё понял, потому что ни о чём не спросил маму. Все вместе мы, как будто сговорились, молча пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону, к лошади. Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но, когда я обернулся, я увидел, что от аэропорта по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут, спотыкаясь и протягивая руки, обе Розовые Рубашонки. За ними бежала их мама с маленькой, туго запеленатой Гусеничкой. Она прижимала её к сердцу. Мы их всех погрузили к себе. Дедушка Валя дернул вожжи, лошадь тронула, и я откинулся на спину. Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах как вкусно пахло полем, дёгтем и махорочкой.