Текст:Демурова Нина. Джордж Макдональд. Принцесса Пушинка. Продолжение (ж. Кукумбер 2006 № 6)

Демурова Нина — Джордж Макдональд. Принцесса Пушинка. Продолжение

Художник: Полякова Анна

Глава 6. ОНА СЛИШКОМ МНОГО СМЕЁТСЯ! Меж тем, невзирая на все неприятности и огорчения, которые она доставляла родителям, маленькая принцесса всё росла и смеялась; она вытянулась и округлилась, хотя и не стала полной. Ей уже минуло семнадцать лет, и ничего особенного с ней не произошло, – только однажды её занесло в каминную трубу, откуда её спас мальчишка, лазавший по деревьям в поисках птичьих гнёзд; он возвратился домой, вымазанный сажей; но со славой. Кроме того, она выросла до странности легкомысленной, и, что бы ни случилось, в ответ лишь смеялись. Когда ей сказали – чтобы увидеть, что из этого получится, – что генерал Гром-победы вместе со всем войском был изрублен в куски, она засмеялась; когда она услышала, что враг направляется к столице королевства её папеньки, чтобы осадить её со всех сторон, она расхохоталась; а когда ей сообщили, что город придется сдать на милость победителей, она так залилась, что никак не могла остановиться. Она никогда ничего не принимала всерьёз. Если королева плакала, принцесса говорила:

– Какие маменька гримасы корчит! И водичка по щекам течёт! Какая ты смешная, мамочка! А если отец рассердится на неё и разбушуется, она, знай, пляшет вокруг, бьёт в ладоши и приговаривает:

– Папочка, ну ещё! Ещё разок! Ой, как весело! Ой, какой ты милый, какой смешной! А если он пытался поймать её, она тут же от него ускользала, не потому, что боялась, а потому что думала: в том-то и игра, чтобы увернуться. Оттолкнется ножкой – и уже парит в воздухе у короля над головой, а не то кружит вокруг, словно огромная бабочка. Стоило её родителям уединиться, чтобы решить, что же им всё-таки с нею делать, как вдруг у них над головами раздавался сдавленный смех. Поднимут они с негодованием взоры, а она парит над ними, вытянувшись во весь рост, смотрит на них сверху, и так ей весело! Однажды случилась ещё одна неприятность. Принцесса вышла на лужайку с фрейлиной, которая держала её за руку. Увидав поодаль отца, принцесса вырвала руку и помчалась к нему. А надо сказать, что, когда ей хотелось побегать одной, она обычно брала в каждую руку по камню, чтобы не унестись в небо. Пробовали надевать на неё наряд потяжелее, но это не помогало; даже золотые украшения, стоило ей надеть их на себя, тут же теряли свой вес. Сохраняло тяжесть только то, что она держала в руках. Теперь же, когда она побежала к отцу, под руку ей попалась лишь огромная жаба, не спеша пересекавшая лужайку. Принцесса, не ведавшая отвращения – это была ещё одна её особенность, – схватила жабу и понеслась к королю. Она была уже совсем близко, и он уже протянул к ней руки, готовясь принять поцелуй, что трепетал у неё на губах, словно бабочка на розовом бутоне, как вдруг порыв ветра отнес её чуть в сторону – и прямо в объятия молодого пажа, которому король отдавал какое-то распоряжение. Останавливаться принцессе всегда было совсем не просто. На этот раз она просто не успела этого сделать. Губы её уже сложились для поцелуя – и она поцеловала пажа! Она-то совсем не огорчилась, ведь принцесса от природы не умела смущаться; к тому же она знала, что сделать уже всё равно ничего нельзя. Она лишь рассмеялась, словно музыкальная шкатулка. А вот бедному пажу пришлось хуже. Дело в том, что принцесса, пытаясь не попасть к нему в объятия, выставила вперед руки; так что вместе с поцелуем в одну щёку он получил и оплеуху в другую. Огромная чёрная жаба угодила ему чуть ли не в глаз! Он тоже попытался рассмеяться, но ничего из этого не вышло; все лицо у него скривилось от смущения. Что же до короля, то он был уязвлен в своем достоинстве и не разговаривал с пажом целый месяц. Замечу кстати, что смотреть, как принцесса бежит (если только можно этот способ передвижения назвать бегом), было очень увлекательно. Сначала она подпрыгивала в воздух, затем, опустившись на землю, пробегала несколько шагов и снова прыгала. Порой ей казалось, что она уже коснулась земли, и она начинала перебирать ногами в воздухе, словно курица, упавшая на спину. В таких случаях она принималась хохотать и хохотала во всё горло – только в смехе её словно чего-то недоставало. Чего именно, я затрудняюсь сказать. Возможно, какого-то оттенка, а может, печали или хотя бы намёка на её возможность – или как там это называется? Странно, но она никогда не улыбалась. Глава 8. А ЕСЛИ КАПНУТЬ ВОДОЙ? Возможно, лучше всего для принцессы было бы влюбиться. Но как прикажете это сделать, если она была напрочь лишена притяжения? Что же до её собственных соображений на эту тему, так ведь она даже не знала, что этот каменистый путь, усаженный розами, вообще существует. Впрочем, тут я должен поведать вам о другом её удивительном свойстве. Дворец стоял на берегу красивейшего озера в мире, и принцесса любила это озеро больше отца и матери. Нет сомнений, что причина этой привязанности – хотя принцесса этого и не понимала – заключалась в том, что стоило ей погрузиться в озеро, как она обретала то, чего её так безжалостно лишили, а именно – притяжение. Происходило ли это потому, что в свое время заклятье было наложено именно с помощью воды, не знаю. Только, по словам её старой кормилицы, плавала и ныряла она, как утка. О том же, что вода облегчает её участь, узнали вот так. Однажды летним вечером, когда по всему королевству шумел карнавал, король и королева взяли принцессу с собой прокатиться по озеру в королевской барке. Их сопровождала целая свита придворных, разместившихся в маленьких лодках. Посередине озера принцессе захотелось перейти в барку лорда-канцлера, где находилась и его дочь, которую принцесса очень любила. Хотя король обычно не снисходил до шуток над собственным несчастьем, случилось так, что на этот раз он был на удивление весел; и вот, когда барки сблизились, он подхватил принцессу, намереваясь бросить её в лодку канцлера. Но покачнулся, потерял равновесие, упал на дно барки и выронил дочь, к тому же слегка толкнул её в бок, в результате чего сам упал в барку, а она – в воду. С радостным смехом принцесса скрылась под водой. Со всех лодок раздался крик ужаса. Никто никогда не видел, чтобы принцесса опускалась! Мужчины тут же бросились за ней; один за другим они поднимались на поверхность, чтобы набрать воздуха в легкие, как вдруг – буль-буль-буль, ха-ха-ха! – далеко над водой разнесся смех принцессы. А вон и она, плывёт себе, будто лебедь. И не желает выходить из воды – ни ради папеньки, ни ради маменьки, ни ради канцлера и его дочки. Ах, она была очень упряма! В то же время принцесса как будто бы стала чуть спокойнее, чем обычно. Возможно, потому, что, когда на душе хорошо, смеяться не обязательно. Как бы то ни было, но только после этого случая она стала всячески стремиться залезть в озеро; и чем дольше длилось купание, тем краше и милее она становилась. Зима ли, лето, это ей было всё равно; просто зимой, когда приходилось разбивать лед, чтобы погрузиться в воду, долго купаться она не могла. А летом все дни напролёт она проводила в воде – белое пятно в голубых волнах, которое то лежит неподвижно, будто отраженное облачко, а то мчится вперед, как дельфин; исчезнет и снова появится где-то вдали, где его и не ждали. Была б её воля, она бы и ночи проводила в воде. Балкон её комнаты нависал над глубокой заводью, она могла бы проплыть по заросшему камышами мелководью и выбраться на широкую водную гладь – никто бы и не заметил. По правде сказать, когда случалось ей проснуться в лунную ночь, она с трудом противилась искушению. Ее останавливало одно – как попасть в воду? Воздуха она боялась так же, как некоторые дети боятся воды. Малейшее дуновенье ветерка могло унести её прочь, а ветер может подняться неожиданно в самую тихую погоду. А если, оттолкнувшись от балкона, она не долетела бы до воды, то положение у неё во всех случаях было бы отчаянное: в лучшем случае она бы так и зависла в ночной рубашке над водой, пока её не увидели бы и не выудили из окна. «Ах, будь у меня притяжение, – думала она, глядя на воду, – я бы так и кинулась с балкона в воду, словно огромная белая чайка! А там уж – поминай как звали!» Лишь ради этого ей и хотелось быть как все люди. А ещё она любила воду за то, что только в ней и чувствовала себя свободной. Ведь она никогда не выходила одна – её всегда сопровождал целый кортеж, куда входил даже отряд лёгкой конницы, на случай, если ветер вздумает с ней вольничать. С годами король становился всё осторожнее, так что в конце концов стал выпускать её из дому не иначе, как в сопровождении двадцати вельмож, каждый из которых держал в руках шелковый шнур, прикрепленный к ее платью. О том, чтобы ездить верхом, не могло быть и речи. Но стоило ей попасть в воду, как можно было забыть обо всех предосторожностях. В целом вода действовала на принцессу столь благотворно, – не говоря уж о том, что на время возвращала ей присущую всем людям весомость, – что два чрезвычайно умных китайских философа, Че Пу-хон и Ку-ка-рек, в один голос посоветовали королю зарыть дочку в землю годика эдак на три; если влага оказалась для неё столь целебной, то земля, как более старший природный элемент, надо полагать, будет ещё целебней. Но король, находясь в плену грубых предрассудков, ни за что не давал согласия на такой опыт. Потерпев поражение в этом направлении, ученые мудрецы дали ещё одну совместную рекомендацию, что было весьма удивительно, если принять во внимание, что один вывез свои познания из Китая, а другой – из Тибета. Они утверждали, что если влага, имеющая внешнее происхождение, оказывает столь благотворное воздействие, то, возможно, влага глубинного источника приведёт к полному исцелению; словом, если бы бедняжку принцессу довести как-нибудь до слез, не исключено, что она обретет свой утраченный вес. Но как этого добиться? Тут-то и крылась главная трудность, а как с ней справиться, мудрецы при всей своей мудрости не знали. Заставить принцессу заплакать было не легче, чем заставить обрести вес. Послали за нищим попрошаем, до тонкости постигшим все тайны этого ремесла; велели ему подготовить душераздирающую повесть о своих несчастьях; выдали ему живописные лохмотья из королевской костюмерной, где имелся большой выбор нарядов для всяких представлений, и обещали богатую награду в случае успеха. Но тщетно. Принцесса выслушала выразительный рассказ старого попрошая, глядя на его замечательный грим, а потом вдруг не выдержала, прыснула и во все горло расхохоталась – да, расхохоталась! – самым непозволительным образом. Успокоившись, она приказала своим подчиненным гнать попрошая вон и не давать ему ни гроша; но это решение ей же вышло боком: глядя на его мрачную физиономию, она начала так смеяться, что с ней сделалась истерика, и её едва привели в чувство. Однако королю чрезвычайно хотелось испытать предложенный способ, и вот однажды днём он так себя разжёг, что бросился к принцессе в комнату и как следует её отшлёпал. Но она и слезинки не проронила. Только взглянула на него исподлобья да рассмеялась так, будто закричала, – и всё. Старый добряк-тиран, надевший на нос лучшую пару своих золотых очков, так и не увидел ни малейшего облачка в безмятежной голубизне её глаз.

(продолжение следует)