Текст:Глуховцев В. Фантастика: жанр или

Фантастика: ЖАНР ИЛИ?..

Всеволод Глуховцев

Что такое литературная фантастика?.. Вопрос этот так же обманчиво прост, как, скажем, вопрос о том, что такое жизнь. Ребёнку ясно, что собака, рыба, муха — живые существа, а стол или табурет — не живые. Любой нормальный читатель знает, что Жюль Верн или братья Стругацкие — фантасты, а Лев Толстой и Достоевский — нет. Но вот попробуйте разграничить этих авторов по всем формальным признакам… и сразу пойдут вопросы. Что описывает фантастика? То, чего не бывает? Но разве были когда-либо Анна Каренина, Пьер Безухов?.. И почему никому не приходит в голову ставить «Войну и мир» на библиотечную полку с фантастикой?

Все подобные затруднения имеют основой не явно сложившееся, но вполне укорененное в массовом сознании мнение: фантастика есть отдельный жанр, некая литературная игра с заранее заданными правилами, которых писатель должен придерживаться.

Я вовсе не собираюсь оспаривать это мнение. На самом деле так и есть. Только при этом есть одно уточняющее обстоятельство: жанр, если его понимать как сюжетный тип произведения, создается не желанием писателя, а требованиями книжного рынка, который хоть и специфический, но все же рынок, со всеми присущими такой экономической категории характеристиками: спросом, предложением, конъюктурой и т. д. И дело писателя — соблюдать ли эти рыночные законы, гордо презирать ли их, относиться ли к ним, как к данности, но без ханжества и без циничных рассуждений о том, что деньги — это не только время, но и буквы.

Говоря о «книжном рынке», я имею в виду не именно сегодняшнюю ситуацию, связанную с изданием книг и их куплей-продажей. Это нечто более широкое: социальная потребность вообще, то, что способна воспринять и переварить читательская масса. При социализме, например, в нашей стране функции такого рынка выполняло идеологическое руководство партии, оно определяло, что будет читать советский народ, соответственно оно же и формировало жанры. Занятно, что тогда, когда эти жанровые огороды городили целенаправленно, триаду «фантастика — детектив — приключения» высаживали в одном углу, довольно старательно удобряли и поливали, а в результате бойко выпирал, заглушая все прочее, сорняк — примитивный низкопробный детектив, тот же Нат Пинкертон, только в форме капитана милиции и морально устойчивый: не пьет, не курит, не ругается матом, живёт на капитанское жалованье. А в наши дни самозахвата плодоносных литературных участков этот пошлый лопух расцвел ещё пышнее — стало быть, есть потребность, и потребность эта создается социальными факторами.

Так что в этом смысле фантастика как жанр, безусловно, имеет место. Но она существует в литературе и вне жанров, как прием, способный показать уникальность любой банальной ситуации, ибо каждое мгновение нашего мира абсолютно значимо, хотя большинство не замечает этого, и все для них, для большинства, сливается в мутный в бесцветный поток времени. Но писатель не должен быть «большинством», его задача в том как раз и состоит, чтобы понять и суметь показать значение и ценность каждого мгновения, а сделать это в беллетристике лучше всего путем гиперболизации, того, что можно назвать фантастикой, мистикой, приведением к абсурду — как угодно. Тогда единственным критерием литературного деления становится мастерство автора, и все надо оценивать только с такой позиции. И тогда оказывается, что Достоевский и братья Стругацкие, при всем их различии — хорошая литература, Жюль Верн — посредственная, а что-то ещё — и вовсе никчемная. Я скажу больше: присутствие фантастики и юмора — условие, необходимое для того, чтобы литературное произведение могло претендовать на роль значительного. Во всяком случае, я в каждом произведении, которое считаю таковым, неизменно нахожу оба этих качества.

газ. Истоки (Уфа), 2002, № 6 (март), с. 6-7