Текст:Басова Евгения. Писатель (ж. Кукумбер 2010 № 04)

Басова Евгения — Писатель

Игорь сидит на уроке, учительница объясняет, а он смотрит куда-то ей за плечо и улыбается странно. Учительнице даже оглянуться хочется – понять, что он такое увидел. – Тебе всё понятно, Игорь? – спросит учительница. – А? Что? – встрепенётся Игорь. И закивает: – Ну да, понятно… Учительница сомневается:

– Понятно? Тогда давай-ка к доске. Проверим, как ты усвоил тему. А Игорь опять переспрашивает:

– Что, к доске? – и смотрит уж до того растерянно – рука не поднимется «двойку» ставить. Учительница говорит:

– Хотела бы я знать, о чём ты думаешь. А Игорю что? Хотела – ну ладно. Он говорит:

– Я думаю, как в кино пойду. – Что? – переспрашивает теперь учительница. Тут уж он получает свою «двойку». На переменке ребята обступают его:

– А что, новый фильм приехал? На какой идёшь? Игорь называет фильм, и оказывается, что все его видели. И он видел. Они все вместе ходили. – Ты что, – говорят ему, – не помнишь, про что там? Он переспрашивает:

– Про что? А, ну да, помню… Друзья говорят:

– Зачем идти, если уже знаешь, чем кончится? Понятно, им нужны новые фильмы. Такие, чтобы глядеть, не дыша, чем всё кончится, и бояться – вдруг того, главного, убьют. В таких фильмах всё всегда кончается хорошо. Но когда смотришь, забываешь об этом. Главный герой попадает в опасные ситуации, ещё и ещё раз оказывается на волосок от смерти, и ты за него боишься. А во второй раз так бояться уже не получится. Но Игорь и в первый раз не боялся. Он даже не думал, как всё кончится, он жил там внутри фильма и сам был главным, а главные герои ничего не боятся. Он скакал на коне, коленки его вжимались в дышащие бока, подковки постукивали на камнях – и сзади его толкали в спину:

– Эй ты, не прыгай! Сиди спокойно! Игорь никогда в жизни близко не видел лошади, но это было неважно. Если бы его спросили, умеет ли он скакать верхом, он сразу бы ответил «да», и вовсе не потому, что был врунишкой – он бы потом сам удивился, когда вспомнил бы, что нет. Ему казалось – он и автомобиль водить умеет, и даже самолёт – сколько всего увидишь по телевизору. Игорь ведь не только приключенческие фильмы любил – он и мультики смотрел, те, что для совсем уж малышей, и познавательные программы. Если шла интересная передача, его вообще было не вытащить на улицу, и мама говорила, что он уже весь зелёный стал – Игорю всё, всё интересно было. Но летом Игоря отправили в деревню, а там телевизор показывал плохо. Два раза в неделю, в среду и субботу, Игорь выходил к воротам своего села. Ворота были так себе – пара-тройка жердей, перегораживавших сельскую улицу, но только улица дальше ворот делалась уже просёлочной дорогой. Где-то на дороге было соседнее село, а ещё дальше – районный центр. Игорь не знал точно, где – бегать за ворота ему было запрещено. Он сидел на верхней перекладине и видел, как в хорошую погоду на дороге, вдалеке, появлялось чуть заметное облачко пыли. Оно долго приближалось, и, наконец, можно было разглядеть коренастую лошадку, впряжённую в телегу, в которой развалясь лежал дядя Митря, киномеханик. Если же накануне шёл дождь, и дорога раскисала, то Игорёк не мог издалека видеть тучку пыли, и ему дольше приходилось вглядываться, чтобы разглядеть некоторое шевеление на тёмной дороге. Лошадка и сама была тёмной масти. Она везла Игорю и его товарищам интересные истории, и почти в каждой были отважные наездники, джигиты ли, ковбои, жокеи, конники Будённого… У их коней даром что крыльев не было – кони летали, точно птицы, любую пропасть перемахнуть для них было парой пустяков. Лошадка дяди Митри вовсе не была похожа на своих экранных сестёр – приземистая, мохнатая, с большой головой, которой она кивала на ходу, точно приветствовала Игорька. Ждёшь, мол? Везу, везу тебе кино… У дяди Митри в телеге среди сена лежали – кто не понимал, сказали бы – вроде, консервы. Бабуля в похожих банках приносила из сельмага и кильку, и селёдку. Но это была не рыба. Это были законсервированные, сохранённые на все времена истории. Киноленту возили в таких банках, когда Игорёк был маленький. Дядя Митря, въезжая в деревню, мельком смотрел на Игорька и сообщал ему кратко: «Мушкетёров везу», или «Сказку о царе Султане», или «Сегодня – «Таинственный остров» будет». И Игорёк, счастливый, летел по деревне. Издалека слышен был его голос:

– Ура, ура, три мушкетёра! – Ура, царь Султан! Афишу не надо было смотреть. Деревенские мальчишки слышали – и радовались тоже, хотя и не так сильно, как Игорёк. Кому, кроме него, вздумалось бы кричать на всю деревню, что дядя Митря кино привёз? «Одно слово – городской», – думали мальчишки. Городские часто ведут себя чудно, и Игорю позволено было отличаться от ровесников. Легко, свободно жилось ему в деревне. Однажды только ждало его огорчение. Как-то в субботу он дождался дядю Митрю с его лошадкой. В телеге по обыкновению лежали свежие консервы. Но это не были консервы любимых его историй – дядя Митря, увидев его, буркнул:

– И женщин порадовать надо. Бабуле скажи, пусть приходит. Привёз вот – «Любовь и голуби». Бабка-то, небось, уже позабыла, когда ходила в кино. Игоря точно в грудь толкнули. Подумать только – любовь! И ещё голуби какие-то… Большей обиды старый Митря не мог ему нанести. А Митря, не подозревая о том, правил своей лошадкой, и телега его неловко въезжала в ворота. Лошадка ходила медленно, телега за ней двигалась вразвалку, и перед Игорьком ещё долго качалась в телеге спина дяди Митри. Повздыхал Игорёк – и двинулся вслед за телегой, за спиной старого Митри в деревню. Что ему оставалось ещё? Бабушка в самом деле давно не была в кино. Бабушка стояла посреди комнаты в новом платье – оглядывала себя в зеркале. Зеркало висело в простенке между двух окон, из окон в комнату лился свет. Напротив зеркала тоже было окно, свет от него отражался в зеркале, и оно сияло, точно ещё одно, четвёртое, окно. Бабушка поворачивалась в этом свете. Платье было простое, светлое, с пуговицами сверху и до пояска, и поясок тоже был простой, матерчатый. Но бабушке, видно, нравилось платье за то, что оно такое чистое, ни разу не надёванное. Только в таком, новом, светящемся от новизны, и ходят в деревне в кино. Игорёк смотрел, а бабушка расчёсывала волосы. Они оказались длинные. Так ходят подружки главных героев в фильмах, и он думал, бабушка тоже так пойдёт, но бабушка снова закрутила волосы в узел и повязала сверху платок. Платок был тоже праздничный. Это Игорёк думал – платок и платок, а у бабушки были платки для работы и выходные платки, которые она, например, в базарные дни надевала. Взрослое кино началось позже, чем начинались обычно детские сеансы, бабушка вернулась уже в темноте, и точно принесла с собой обратно свет, которым была полна комната, когда она ещё только собиралась в клуб. А Игорёк без своего обычного субботнего кино вянул и чах. Он чахнул и вял. До среды ещё было ой-ой-ой сколько, и бабушка уже чувствовала себя виноватой. – Совсем без своих сказок не можешь? – спрашивала она, точно Игорь заболел. В понедельник утром бабушка опять надела своё выходное платье и повела Игоря в библиотеку. Игорю тоже пришлось надеть чистую рубашку, а ещё бабушка велела ему лицо вымыть и коленки мокрой тряпочкой протереть. Игорь сам не знал, любит ли он читать книги. Никто из его друзей ни разу не говорил о том, что прочитал какую-нибудь книгу. Читали то, что задано – в учебниках, от сих до сих. Уроки хотелось сделать поскорее и заняться тем, что ты на самом деле любишь, а Игорь телевизор смотреть любил. Нет, ему ни капельки не нравилось читать, конечно. Он всегда думал, что читать не любит. А оказалось, он очень любит читать. Ещё как! Сельская библиотека располагалась в маленькой, чисто выбеленной избушке. Пахло там необыкновенно – даже в животе у Игоря заныло, но он сначала не понял, почему. – До того сказки любит, – рассказывала бабушка за Игоря. Тётя Наташа, библиотекарша – маленькая, хроменькая, не расставалась с палочкой. Так, стуча, она прошла за стеллажи – и вынесла оттуда ярко раскрашенную книжку. Игорёк даже не поглядел, как она называется – он удивлялся, как это ходит тётя Наташа с палочкой. Зачем ей палочка? А тётя Наташа уже заглядывала ему в лицо и улыбалась:

– «Мои волшебные сказки». Не читал? Её круглое, широкое лицо совсем рядом было, а на голове у неё ещё одна кругляшка была, свёрнутая из волос. После Игорёк однажды слыхал, как взрослые говорили:

– Хроменькая, вот и пришлось ей – в библиотеку. Дояркой такая ведь не сможет. «Зачем дояркой? – подумал тогда Игорёк. – Ведь с книгами в сто раз, нет, в миллион раз интереснее!» Как жил он прежде внутри кинофильмов – так теперь он жил внутри книг. Читая, Игорь видел не только то, что было перед ним, главным героем – он видел всё вокруг, как в стереокино. И даже лучше. Он чувствовал за главного героя не только страх и радость избавления от страха – нет, было ещё другое. Была горечь от столкновения с обманом, и было незнакомое, неназываемое чувство – тоже вроде страха: вдруг что-то случится с кем-то из героев книги – не с ним. С кем-то, кто не мог сам себя защитить. Уже отложив книгу, Игорь иной раз вспоминал чьего-нибудь братишку, или старика отца – и тогда делалось не по себе. Чтобы спасти кого-то, он готов был хоть три пары железных сапог сносить… Однажды после доброй сотни страниц скитаний Игорь поднялся в пещеру, полную сокровищ, как вдруг с улицы его окликнул голос дяди Митри:

– Что не встречаешь нас? Али заболел? «Семёрку смелых» везу. Нет, Игорь не бросил кино! Так же, как прежде, он оттирал коленки и просил монетку у бабушки, так же потом в кругу деревенских ребятишек он пересказывал только что виденное, точно они не смотрели с ним вместе:

– А он как вдарит ему, а тот – раз, раз! А тот ломает дверь и – «Вы свободны, друзья!» А король ему: «На вас поступил донос, вы пойдёте на каторгу…» И друзья точно по новой видели фильм, и теперь он был ещё интереснее, чем в первый раз. И книги он тоже им пересказывал. У него ни разу не возникло мысли о том, что, может, ребята уже читали все эти книги, раньше него. Кто-то наверняка читал. Библиотека была небольшая, и он сам вскоре прочёл все книги на детских полках, кроме уж совсем малышовых. И было странно: в городе к его услугам были большие, полные самых разных книг, библиотеки. А разве заглядывал он в какую-нибудь из них? Несомненно, он запишется в библиотеку, когда вернётся домой. Но это время казалось ему сейчас очень далёким. Город то ли существовал, то ли нет, мама с папой в выходные появлялись непонятно откуда. Деревня казалась замкнутым миром. Тёплая трава, которую он гладил рукой, росла повсюду до самого горизонта, а в середине этого пространства стояла библиотека, маленький домик. Кто в нём жил? Тот самый волшебник, которого изгнали из родной страны великаны, про это Игорь читал в одной книжке. Главный герой, деревенский парень, ставший рыцарем, в конце концов победил всех великанов, но про старика-волшебника больше не говорилось ни слова, его беда только парой строчек показалась в книжке, должно быть, для того, чтобы все видели, как жестоки были великаны. Но Игорь, превратившийся в главного героя, конечно, должен был помочь старику – и какая разница, что это уже не войдёт в книжку! Назавтра Игорь рассказывал товарищам, говоря о себе в третьем лице:

– И вот он появляется у порога и говорит: «Я хочу вернуть вас в наши края!» А волшебник ему отвечает: «На мне заклятие, его наложил злой колдун, и он в миллион раз сильнее меня»… – Это что ты рассказываешь?– спросил, подходя к компании, Толик, сосед. И другие оглянулись на него в замешательстве: а правда, что это рассказывает Игорёк? – Это… я в книжке одной читал, – смешался тот, и все закивали: а, в книжке… Что ни вечер, рассказывал он теперь ребятам новые истории. Прочитанное смешивалось в них с сочинённым. И если у книжки был плохой конец, то он становился уже не концом – от него шло продолжение, в котором всё становилось на свои места, и даже убитые на войне оказывались только раненными, и их можно было спасти…. Так бы и шло всё, если б к соседям, в дом через улицу, не приехал погостить мальчик Лёша, на пару лет старше Игоря. Городского в деревне сразу узнаешь. Игорь, например, был чудной, шумливый. Бабка не давала ему работать – и верно, куда такому? Глядишь, сорняки на грядке оставит, а что посажено было, повыдерет. А слушать его было занятно… По Лёше тоже сразу было видно, что он бы мог порассказать такого – ещё поинтереснее. Да только, судя по всему, лень ему рассказывать, а просить его никто бы не решился. С Лёшей ребята чувствовали себя неуютно. И что в нём было такого, что отличало его от них? Такой же худой, с ёжиком – ведь жарко. Успевший где-то загореть в первую половину каникул – видно, не в городе. Ну и все тоже загорели. Обычный с виду паренёк, да только ребята рядом с ним робели – а ведь надо было играть вместе – с кем Лёше было ещё играть? Вот он и прибился к их компании, да как-то сразу и стал в ней верховодить. Однажды, когда Игорёк по обыкновению рассказывал друзьям новую историю, Лёша подсел к ним, послушал, потом перебил:

– А ты это какую книжку рассказываешь? Игорь, застигнутый врасплох, растерялся. В рассказе его действовали индейцы, и он сказал неуверенно:

– Названия я не помню… Это Фенимор Купер написал. – А вот и нет! – победно воскликнул Лёша. – У Купера индейцы не летали на вертолётах. Тогда вообще вертолётов не было. Это не Купер! – А кто тогда… – начал было Игорёк, пытаясь ещё запутать следы. Мальчишки, недовольные заминкой в рассказе, морщились: какая разница, кто написал. Но городские – они чудные, что Игорь, что этот… Лёша. И тут Лёша во всеуслышание объявил то, что Игорёк боялся услышать:

– Я думаю, это ты сам сочинил. Эх ты, писатель! Все остальные оторопело глядели на них, городских. Толик переводил глаза с Лёши на Игоря в таком изумлении, что Игорь не смог больше выдержать. Щёки стали горячими, в ушах точно вспыхнули лампочки – вот позор! А ведь без Лёши никто и не узнал бы… Игорь неловко спрыгнул с забора и пошёл прочь. Вдогонку ему неслось тоненькое, не Лёшино:

– Писатель! Кто-то свистел. «Писатель! – думал Игорь, лёжа в траве у реки, лицом вниз. – Сами вы все писатели…» Ему было стыдно, казалось, он обманывал ребят столько времени, а теперь его обман раскрылся. Как видеться теперь с ребятами? Небось, задразнят. И бабушка узнает о его обмане. Надо будет завтра же уехать в город. Игорь с облегчением вспомнил, что есть город. С Лёшей, живущим от него в деревне через улицу, в городе они никогда в жизни не столкнутся. Никто никогда не узнает в городе о его позоре. Прямо перед Игорем в земле ползали крошечные существа, вроде муравьёв или букашек. Трава не казалась вблизи очень уж густой, между торчавшими стебельками поднимались холмы и горы, между гор темнели трещины – ущелья. И букашки-козявки храбро переходили через все ущелья и поднимались в горы. Кому-то зачем-то нужно было вскарабкаться на травинку. Стебли были для них величественными, словно вековые деревья… – Лежишь? – раздалось сверху, и дядя Митря присел рядом на корточки. – Бабке-то не помогаешь? Жалеет она тебя, а напрасно – совсем заскучал. Давай хоть со мной пойдём… Сельский клуб с виду был как большая изба, только с очень высоким крыльцом, и вокруг не было огорода, а какие-никакие постройки были. В одной из них двери были раскрыты настежь, внутри, в темноте, виднелось наваленное сено. Лошадка смирно паслась во дворе клуба. Игорьку пришло в голову погладить её. Столько раз он видел её, что она стала ему близкой. Сколько возила она в деревню кино… Он подошёл к ней сбоку. Вблизи лошадка была не гладкой – шерстистой. Вся лошадкина спина и все бока были покрыты очень короткой, тёмной и очень густой шёрсткой. Игорь протянул к шёрстке руку и оробел – ну как лошадка извернётся и укусит его? Смирная-то она смирная, да только он ведь чужой для неё. Он шагнул к хвосту и уж совсем было собрался погладить лошадку сзади, и тут же вздрогнул – раздался крик: – Стой! Стой! Дядя Митря в секунду был рядом и так толкнул Игорька, что тот отлетел в траву. – Дубина! – ругался дядя Митря. – Учат вас, а не знаешь, что к лошади с хвоста не подходят. Двинет копытом – и мозги вылетят. Игорь с опаской глядел на добрую лошадку. – Лошадь – она собой не владеет, – втолковывал ему дядя Митря, – бывает, и люди-то собой не владеют, а лошадь ничем не хуже тебя или меня. Чует она, что сзади дотронулись до неё, а тебя не видит – мало ли… Она знает, кто с добром к ней, тот прямо, с лица подходит… С морды, то бишь. А кто со спины – тот не с добром, значит… Вскоре Игорёк уже перестал бояться и отдёргивать руку, когда лошадка губами касалась её, а в первое время было, конечно, страшно. Дядя Митря велел на ладони давать лошадке хлеб и куски рафинада, а после уже приспособил Игорька ходить по воду и убирать двор, и наконец – взяв на лопату, выбрасывать из сараюшки навоз. (Если любишь кого – никакая работа не грязная, – сказал дядя Митря). От черенка лопаты ладони быстро покрылись мозолями, некоторые из них кровоточили, и это было единственным огорчением. А так, выгребать из сараюшки навоз было совсем не противно. Когда не надо было помогать старому Митре, Игорь читал во дворе. С улицы долетали голоса ребят, Игорь ёжился и думал: хорошо, что он уже не здесь. То есть он ещё как бы здесь, а как бы уже там – в книжке… Однажды сосед, Толик, крадучись, заглянул во двор – так, точно на него вот-вот цыкнут. На него не цыкнули, он потоптался и спросил:

– Игорь, ты что не выходишь гулять? От неожиданности Игорёк онемел. Толик ведь тоже был там, когда городской Лёша обозвал Игоря писателем. И тоже смеялся со всеми. Игорь же помнит: все смеялись тогда. Толик, помявшись, попросил:

– Игорь, ты выходи. Не бойся, тот второй городской уехал уже … Вскоре и Игоря увезли назад, в город. В городе он по-прежнему много читал. Он думал, что ни за что не станет пересказывать одноклассникам книги – больно надо, чтобы его опять стали дразнить, но всё вышло само собой. На переменках четыре-пять мальчишек окружали Игорька, из кучки был слышен голосок:

– И тогда он садится на коня, а конь у него волшебный был, с виду – посмотришь – толстенький такой, шерстистый, а сядешь на него – и ты уже по небу летишь, над облаками. У него конь был – конь-самолёт, только он так маскировался… Игорь рассказывал о себе, точно о ком-то другом. И этот другой, храбрый рыцарь, никогда не расставался с верным другом, как две капли воды похожим на лошадку дяди Митри. Иногда рыцарю требовалась помощь волшебных сил. Например, ему нужен был заговорённый меч, или живая вода, и тогда он мчался во весь опор на лужайку, где стоял высокий бревенчатый терем – он и не помнил, где видел такой. Игорь рассказывал, не вдаваясь в подробности, но сам ясно представлял этот терем – над ним поднималась не одна, а сразу три-четыре островерхие крыши. Под какой-то из крыш была большая светлая комната. Она так и называлась – светёлкой. В светёлке сидела добрая волшебница. В окошко её было видно только по плечи. Не было видно её ног, и никому не пришло бы в голову спрашивать, хромая она или нет. У неё было круглое, румяное лицо, а на голове была ещё одна кругляшка, свёрнутая из волос.