Текст:Сергеев Леонид. Клоун (ж. Кукумбер 2001 № 11)

Сергеев Леонид — Клоун

В нашем дворе у всех ребят были прозвища. Как правило, их давали по фамилии. Например, Бутылкина Вовку звали Бутыль. Карасева Женьку – Карасик, Доскина Генку – Доска. Но если фамилия была неинтересная, и из нее никак не складывалось прозвище, то давали кличку по виду или по какому-нибудь таланту. Так, длинноносого Филиппа нарекли Дятлом, толстяка Сашку одни звали Пузырь, другие – Толстяк, а фантазера и вруна Юрку – Враль, Загибала, Чудик. Я был самый счастливый – имел больше всех кличек и прозвищ. Во-первых, у меня хорошая фамилия – Смехов. Во-вторых, я от природы рыжий и немного заикаюсь, и у меня огромные, с блюдце, уши, которыми, кстати, я умею шевелить, но, главное – я мог состроить такую физиономию, что все падали от смеха. Ребята постоянно советовали мне выступать в цирке, говорили, что я – прирожденный клоун. Я и сам это знал, и за свое будущее был спокоен. Однажды в соседний дом переехали новые жильцы, а на другое утро во дворе появился незнакомый мальчишка. Его звали Колька. Вот уж был неудачник так неудачник! Всё имел обыкновенное: простую фамилию – Аникин, обычное лицо с нормальным носом и ушами, и весь он был чересчур нормальный: ни толстый, ни тонкий, не заикался, не картавил, даже соврать ничего не мог. Такой оказался правильный и безликий, какой-то пресный и скучный – он не произвел на нас никакого впечатления. Вернее – произвел унылое впечатление, и мы долго не могли придумать ему прозвище. Я хотел окрестить его Сухарем, но подумал, что он обидится. И вдруг Колька сам начал нам помогать:

– Вообще-то я неплохо катаюсь на велосипеде, люблю петь, у меня есть хомяк, – так и сяк подсказывал, но всё это было не то – всё, что он умел и имел, мы тоже умели и имели. Ну, не хомяка, так попугая или рыбок в аквариуме. Короче, мы измучились с ним, и тогда я спросил:

– А кем ты хочешь стать? И Колька внезапно брякнул:

– Клоуном. Вначале мы подумали, что ослышались, или что он так по-дурацки шутит. Но когда Колка повторил свою глупость, сказал, что серьезно подумывает пойти в клоуны, мы схватились за животы и покатились от смеха. Особенно я. Я чуть не лопнул, даже припал к земле и долго не мог отдышаться – такую Колька сморозил глупость. Ведь каждому было ясно: уж если из кого и выйдет клоун, так только из меня. У меня для этого все данные: фамилия и внешность. Колька невозмутимо подождал, пока мы отсмеемся, потом пригласил к себе домой. – Садитесь на диван, – сказал. – Я сейчас. – И ушел в соседнюю комнату. Через некоторое время из той комнаты, шаркая, вышел старичок с красным носом, в очках, в нахлобученной на лоб шляпе: он был в потертой телогрейке до пят и в валенках – не старичок, а карлик, но какой-то грузный, косолапый. Он поздоровался с нами и, кряхтя, проследовал на кухню; вернулся оттуда со стулом и, только хотел на него присесть, как стул сам по себе – каким-то невероятным образом – отъехал в сторону и старичок чуть не упал. Мы впились в необычный «живой» стул. А старичок, нахмурившись, зашел к стулу сбоку и неуклюже прыгнул на него. Но стул опять отъехал, и старичок плюхнулся на пол. Мы прыснули от смеха и хотели ему помочь подняться, но он вытянул вперед ладонь – как бы останавливая наш благородный порыв, и рассердившись, стал привязывать стул к торшеру. Привязал, осторожно сел на него и стал делать вид, что прикручивает к валенкам коньки. Прикручивает, а сам провожает глазами кого-то, как бы конькобежцев – будто он на катке. Покончив с коньками, встал, но его ноги задрожали и разъехались в разные стороны. Мы расхохотались. Старичок снова опустился на стул и пригрозил нам пальцем. И вновь стал рассматривать катающихся. Заметил знакомых, поприветствовал, приподняв шляпу и обнажив седые волосы с лысиной, и вдруг неумело побежал за своими знакомыми, спотыкаясь и отчаянно размахивая руками. Догнал, вцепился в чью-то куртку и дальше покатился, как на буксире. И вдруг скинул валенки, хлопнул в ладоши и сделал сальто. Потом неожиданно скинул телогрейку и… маску, и старичком оказался… Колька. Несколько секунд в комнате стояла тишина, – мы не на шутку были ошарашены. Потом ребята опомнились, заохали и заахали, бросились поздравлять Кольку. Все, кроме меня. Мне почему-то стало тоскливо.