Текст:Мельник Иван. Чужие деньги (ж. Кукумбер 2008 № 07)

Мельник Иван — Чужие деньги

Лето – время замечательное. Три месяца, свободных от школьных уроков – это целая жизнь, полная приключений. Долгий летний день вмещает в себя многое: купание в реке и рыбалку, футбол на пустыре, игры в войну с самодельным деревянным оружием, с незыблемыми законами чести, когда великодушие победителей делает победу сладкой, но временной, а игра, с переменным успехом, может продолжаться всё лето. Тогда, в конце пятидесятых, городок Калачинск был пыльным и преимущественно одноэтажным. По единственному в то время автобусному маршруту автобусы ходили редко, жители передвигались по городу пешком или на велосипедах. По улице, на которой жил Владик, был проложен «грейдер» – дорога, засыпанная гравием с канавами по бокам, по ней днём и ночью шли машины. Иногда, заигравшись на улице дотемна, мальчишки хулиганили. Взяв катушку белых ниток, привязывали конец нитки к дереву, перетягивали через дорогу и ждали. Как только вдали показывался грузовик с включенными фарами, нитку поднимали на высоту «до пояса», цепляли за ближайший куст и прятались. В ярком свете фар белая нитка казалась канатом! Машина тормозила перед препятствием, выскакивал шофер, обнаружив обман, покрывал невидимых хулиганов крепким матом, обрывал нитку и ехал дальше, а ребята, сидя в кустах, давились от смеха. Но была и святая семейная обязанность любого городского мальчишки и девчонки: каждый летний день начинался с того, что нужно было идти занимать очередь в хлебный магазин, чтобы к обеду приносить домой тяжёлый, ещё горячий «серый» и через день – белый хлеб. Магазин «Хлеб» был маленький, а очереди – длинные, и змеились они вдоль улицы почти на квартал. Стояли в этих очередях преимущественно дети: от шестилетних дошколят до подростков. Были и совсем маленькие с мамами и бабушками. Стояли в очереди пенсионеры, домохозяйки, обсуждая новости, делясь друг с другом своими бедами и радостями. Выдавали хлеб по числу едоков: на три рубля – если один человек, на пять рублей – если двое. Чтобы купить больше, занимали очередь повторно, а взрослые прихватывали с собой ребятишек – своих, соседских и других, знакомых, кого можно было встретить на улице. Хотя это и запрещалось властями, хлеб брали не только для себя, кормили домашнюю живность: кур, уток, свиней… Стоять в очереди было томительно, но не так уж скучно. Дети устраивали игры, порой забывая об очереди, что оборачивалось для них бедой: хлеба на всех хватало не всегда. В конце мая, когда закончились занятия в школе, Владику подарили фотоаппарат «Любитель», и с этого момента он забыл про походы в кино, про мороженое и прочие мелкие удовольствия. Дрожащими от волнения руками он заряжал в фотоаппарат катушечную плёнку, крутил ручку, слушая шуршание перематываемой плёнки. В окошечке с красным стеклом появлялись чёрточки, кружочки, а потом указывающая рука и, наконец, цифра «1» – номер первого из двенадцати кадров. Теперь можно было, нажав на кнопочку, раскрыть шторки в верхней части фотоаппарата и наблюдать на матовом стекле изображение сторожевого пса Букета или гордого петуха, взлетевшего на забор, а может быть, мамы, вышедшей на крылечко – все то, что заметит зоркий глаз объектива – и останется на пленке, если захочет фотограф. Только вот двенадцать кадров, как они быстро кончались! Надо признать, у юного фотографа не всегда всё получалось со съёмкой. То экспозиция не та, то рука дрогнет, и изображение «смажется», бывали ошибки и с проявкой плёнки, печатью фотографий. Но были и удачные снимки, которые попадали в семейный альбом. Увлечение фотографией стало для Владика настоящей страстью, а всякая страсть, как известно, требует денег. Чтобы купить фотоплёнку, пачку фотобумаги «6 на 9» и набор необходимых химикатов для проявки плёнки и печати фотографий, требовалось около десяти рублей. На эту же десятку можно было купить чуть больше килограмма сахара или чуть меньше – конфет «подушечки». В то утро Владику повезло: мама выдала не только три рубля на хлеб, но и десять рублей на нужды фотографии. Встретившись у магазина с «бойцами» своего отряда, он успел обсудить с ними план «боевых действий» на ближайшие дни, показать свой вырезанный из дерева новый пистолет и посмотреть «образцы оружия» товарищей. – Ничего себе пистолет, похож на настоящий! – Краску чёрную где брал? – У отца выпросил, водостойкая… – Надо сделать всем погоны: сняли погоны – вышел из игры! А в конце подсчитать трофеи, сколько погон, сколько звёздочек… – Пошлём Витька на переговоры к Мишке. – Да, пусть у нас будут погоны красные… – А у них – жёлтые или зелёные! – Мишка не согласится, тоже захочет красные. – Тогда пусть звёздочки у всех будут красные, а сами погоны, какие они хотят, а мы другой цвет сделаем. – Надо чтобы размер был одинаковым! – Договоримся…

Часам к одиннадцати хлеб в деревянном фургончике на телеге привезла неторопливая добродушная лошадка, которую сразу окружила малышня:

– Смотри, чёлка у лошадки какая! – Ага, а глаза в ресницах… – Устала, видно! – Бока вздыхают… – Ты сама попробуй такую телегу тягать! – А хвостом-то машет, будто метёлкой! – Хлебушка бы ей… – Вот купим, угостим! Очередь ожила, и пока возчик выгружал, а продавщица принимала деревянные поддоны с хлебом через окошко, уточняли, поругиваясь, кто за кем:

– Позвольте, гражданка, вы тут не стояли! – Как же не стояла, если стояла! – Нет, не стояли! – Да стояла я, у меня и свидетельница есть! – Где ваша свидетельница? – Отошла на минутку… – Слушайте, имейте совесть, вы уже третью очередь занимаете! – У меня семья большая… – Ага, и два поросёнка! – Да где же это вы у меня этих поросей видели? – Видели, всё знаем! – Дама, вы опять чужого ребёнка с собой прихватили! – Где же чужой, когда мой! – Конечно чужой: у вас волосы светлые, а он совсем чёрный, как цыганёнок! – У меня муж чернявый… – А позавчера мальчонка беленький был! – Так это другой сын… Продавщица взвешивала хлеб на рычажных весах: на три рубля – полторы буханки, на пять – две с половиной. Когда хлеб привозили сырым, «довески» были меньше полбуханки. Обычно дети съедали эти куски по дороге домой. Заплатив три рубля, Владик получил свои полторы буханки, уложил хлеб в холщовую сумку и отправился в магазин «Культтовары», располагавшийся тут же неподалеку на Кооперативной улице. Не так уж много товара стояло на полках таких магазинов, особенно в маленьких провинциальных городках. Но для мальчишки такой магазин был подобен пещере из сказки про Али Бабу и сорок разбойников. Прежде чем подойти к прилавку, где под стеклом лежала плёнка, фотобумага и химикаты, Владик обошёл весь магазин и, как будто в первый раз, осмотрел велосипеды, рыболовные принадлежности, музыкальные инструменты. Задержался у витрины с альбомами и цветными карандашами, повздыхал над акварельными красками и, наконец, попросил у скучающей продавщицы фотоплёнку и всё остальное. Когда требуемое оказалось перед ним на прилавке, полез в карман за деньгами. В левом кармане штанов денег не оказалось, полез в правый карман – там тоже было пусто. Проверил сумку – и там ничего, кроме хлеба. – Ну что, платить будешь? – нетерпеливо спросила продавщица. – Деньги куда-то подевались… – Найдёшь – приходи! – смахнула продавщица пакетики с прилавка.

Глядя под ноги, Владик вышел из магазина. Где он мог потерять десятку? Наверное, когда стоял в очереди за хлебом и, скорее всего, в самом магазине, когда платил за хлеб. Надо пойти и посмотреть, может, под ногами никто не заметил, и деньги ещё лежат там, у прилавка? Очереди за хлебом уже не было. Владик зашёл в магазин – хлеб кончился, и там было пусто. На полу, кроме смятой пачки папирос и грязной бумажки ничего не было. Он вышел на улицу, и ноги снова понесли его в сторону «Культтоваров». Владик шёл по тротуару, пинал попадавшие под ноги камешки, ощупывая глазами, как локатором, всё, что попадалось на пути. Ветер лениво гнал листья, тополиный пух и обрывки бумаги. Вдруг что-то красненькое, пролетев над тротуаром, прижалось к стене дома. Владик нагнулся, поднял и не поверил своим глазам: это была десятка! Не его десятка, другая – у той, что дала мама, был оторван уголок, а эта была совершенно целая! Сложив десятку вчетверо, Владик уверенной походкой зашагал к «Культтоварам». На тротуаре недалеко от магазина стояла какая-то долговязая девчонка в выгоревшем от солнца платье с цветочками. Она шмыгала носом и тёрла кулаком глаза, в то время, как толстая тётка громко, противным голосом, отчитывала её:

– Растяпа, вот растяпа безрукая! Ничего доверить нельзя, надо же, деньги потеряла, целую десятку! За сахаром её послала, а она потеряла! Девчонке нечего было сказать, она отводила взгляд в сторону, и только вздыхала виновато между всхлипами. – У-у-у, зла на тебя не хватает! И тетка с размаху стукнула девочку по затылку так, что дернулась её голова. – Вы что бьёте, по голове… – заплакала девочка. – Оторвать тебе надо голову! Неизвестно о чём думаешь… Иди ищи деньги-то, может где ещё валяется десятка! Владик замедлил шаг, проходя мимо, обернулся, обойдя парочку, крепче зажал в кулаке найденные деньги и пошёл дальше. Каждый новый шаг давался всё труднее, Владик втянул голову в плечи, будто ожидая, что тётка сейчас накинется и на него… Так и дошёл до «Культтоваров», ощущая свинцовую тяжесть в ногах. А в магазине… в магазине играла гармошка. Невысокого роста квадратный дядька, похожий на артиста Крючкова, попробовал инструмент быстрыми пальцами, изобразив что-то невероятное, но тут же вернул гармошку продавщице:

– Ты, милая, убери-ка эту «пилу» подальше, и больше никому не предлагай! А мне подай-ка вон ту гармошку, справа на второй полке… Продавщица не спорила: по всему было видно, дядька знает толк в музыкальных инструментах. Получив гармошку, он расстегнул застёжку, кинул пальцы сверху вниз и обратно, утвердительно кивнул – не для продавщицы, для себя, и заиграл, да как заиграл! Красивым перебором начал гармонист вступление к песне, но едва гармонь вздохнула, чтобы начать: «Не для тебя ли в садах наших вишни…», как он неожиданно лихо перешёл на марш:

Три танкиста, три весёлых друга –

Экипаж машины боевой! Снова резко прервал песню, заиграл медленно, полилась мелодия Владику неизвестная, грустная, из тех, от которых в носу щекочет, горло перехватывает и почему-то хочется плакать. Магазин наполнился народом, а дядька играл, закрыв глаза, наклонив голову к мехам гармошки… Потом, к всеобщему удовольствию, сыграл «Цыганочку», остановился, подумал немного и, хитро подмигнув Владику, пропел, подыгрывая на гармошке:

Мишка, Мишка, где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая нелепая ошибка, Мишка,

То, что ты уходишь от меня! Закончив играть, дядька объявил продавщице:

– Вот это – гармонь настоящая, музыкальный инструмент, беру! А Владик вдруг вспомнил, зачем он тут, в магазине, вспомнил про найденные деньги, плачущую девчонку и бросился к выходу. Он пробежал сначала в одну сторону от магазина, потом вернулся, пошёл в другую, перешёл на противоположную сторону улицы, вглядываясь в прохожих. Ни девчонки, ни её злой тётки на улице уже не было. «Ну и ладно, не надо быть раззявой! – подумал Владик про девчонку, – Я тоже – раззява, потерял деньги. Но мне повезло, я нашёл. Так ведь бывает: кто-то теряет, кто-то находит. Может, эту десятку и не девчонка потеряла, а кто-нибудь другой…» Постояв немного на улице, Владик вернулся в магазин, где народу уже почти не было. Продавщица узнала его и обрадовалась, как старому знакомому:

– Ну, что, нашёл деньги? – Нашёл, – ответил Владик и выложил десятку на прилавок. Продавщица выдала ему плёнку, пачку фотобумаги, пакетики с химикатами и сдачу – 24 копейки. Мелочь весело звенела в кармане, когда Владик вышел из магазина на залитую солнцем улицу. Дома Владик отдал маме хлеб, она спросила:

– Ну, что, фотограф, плёнку и всё остальное купил? – Купил, – ответил Владик и поспешил к своему столу. Зарядил в фотоаппарат плёнку, вышел на улицу и, почти не выбирая объект для съемки, отщёлкал все двенадцать кадров. Вернувшись домой, сделал растворы – проявитель и закрепитель. В специальном, непроницаемом для света рукаве вставил плёнку в бачок для проявки. Залил из бутылки раствор и заметил время. И только когда пришло время выливать из бачка проявитель и начинать промывку, понял, что вместо проявителя залил в бачок фиксаж! А это означало, что плёнка была безнадежно испорчена. Впрочем, Владика это не очень расстроило, так как радости и удовольствия от любимого занятия в этот раз не было, и все оставшиеся дни летних каникул он не прикасался к фотоаппарату. Случай с найденными чужими деньгами, которые не принесли радости, Владик запомнил на всю жизнь. И даже став взрослым, Владислав Петрович с горечью вспоминал случившееся и переживал оттого, что не отдал найденную в тот день десятку долговязой девчонке, лица которой он тогда не разглядел.