Текст:Мезинов Леонид. Лучшая собака в мире. Главы из повести (ж. Кукумбер 2008 № 06)

Мезинов Леонид — Лучшая собака в мире. Главы из повести

Oб авторе этой книжки Я родился и вырос на окраине Москвы, возле Киевского вокзала. Громкие паровозные гудки настойчиво звали куда-то в путь… Мне было пять лет, когда я в первый раз встретился глазами с со¬бакой. Какая-то крупная и лохматая псина лежала на мостовой и провожала глазами всех прохожих. Собака не встала, не пошла следом, но мои шаги почему-то замедли¬лись. Собака лежала поперёк дороги, редкие машины огибали её, трам¬вай весело названивал в каких-нибудь трёх шагах от лежащей. Я остановился и легонько, чтобы не заразиться, и не набраться блох, погладил по толстой, точно ковёр, шкуре. В ответ собака тихонько вильнула хвостом… Подошли еще люди, задышали в затылок. – Бесхозная собака. Надо бы дворника позвать. Пусть отправит куда следует… Не в силах больше выносить взгляда бесхозной собаки, я вскочил и побежал домой. Хорошо, что бежать было недалеко. – Мама, дай санки! – Лёша! Где ты шляешься? Отец на доклад к Сталину едет, а ты… Санки стояли в ванной, надо было незаметно проскользнуть мимо отцовского кабинета. В открытую дверь я увидел, как отец, блед¬ный, сосредоточенно цепляет к мундиру генерала авиации морской кортик. Я схватил санки и выскочил на улицу. Поворот, на котором только что лежала собака, был пуст, и по¬следние зеваки расходились на все четыре стороны. – А где собака? – Хозяйка пришла, увела. Говорит, старая, больная. Всё уходит куда-то из дома. Я повёз пустые санки домой. Машины у подъезда уже не было. Я прислонил санки к нашим дверям, поднялся двумя этажами выше и – оп-ля-ля! – съехал вниз по перилам. А действительно, на кой мне сдалась та собака на улице? Да к тому же ещё старая и больная… …Целой жизни мне не хватило, чтобы ответить на этот вопрос.

• * *

Всю зиму валяется-нежится Мышка на мягкой постели. Зато по весне… Спрыгнет с крыльца на зелёную травку, носится, играет. Забежит вперёд, упадёт на спину. Терпеливо ждёт, когда погладят. – Ах, какую собаку выбросили! Довольна Мышь, взвизгнет радостно, вскочит, умчится вперёд. Правда, недалеко. Через пару шагов брякнется на спину, вытянется, замрёт как мёртвая. Мохнатые лапки прижаты к туловищу, кожаные веки лукаво прижмурены. Как тут не пожалеть собаку, не погладить по голенькому пузику. – Ах, какую собаку выбросили! А ведь и впрямь выбросили. Такую хорошую собаку взяли да и выбросили.

• * *

Мой ключ ещё в замке, а они уже у двери. Лай, сопение, повизгивание. Дверь с трудом приоткрывается, и… Шесть пар лап с размаху ударяются в живот, шесть хвостов ко¬лошматят по ногам, шесть носов тычутся в сумку. – На место, твари мои любезные! Невозможно, немыслимо огладить одной рукой сразу шесть под¬ставленных головёнок. Кое-как добираюсь до кресла, проваливаюсь в сиденье и перевоплощаюсь в многорукого Будду.

• * *

Не мной замечено: у каждого хвостатого организма – свой способ приласкаться. Гордая Лида пригибает толстую шею и долго-долго смотрит себе между лапами. Ждёт, когда её погладят… Балованный Тоша вскакивает на постель, сзади кладёт голову на плечо и принимается шумно жевать хозяйское ухо. Это не больно, но немножко щекотно. Вымогающая ласку Эрделька с азартом орудует длинной мордой: ввинчивает её в колени, подбрасывает вверх руку, осторожно защем¬ляет край ладони в зубастой пасти… Дунечка, та давно уже знает, кто лучшая собака в мире! Раскру¬тит свой пропеллер, взлетит на колени и поглядывает оттуда победно. Мышка начинает с попискивания, затем валится навзничь и принима¬ется сучить ножками. У неё крохотный, размером с чайное блюдечко, но ужасно сладострастный животик. Иногда, дождавшись, когда схлынут другие собаки, откуда-то появляется Жучка. Прислонится ухом к хозяйской коленке и окаменеет. Так и будет сидеть, пока не встанешь. Я заметил, если гладить собаку невнимательно или по обязанности, она скоро уходит…

• * *

Даже от собственной миски с водой ждёт подвоха Жучка. Подойдёт, наклонится, замрёт с вытянутым носом. Стоит, смотрит в одну точку. Да вдруг как шарахнет лапой по водяному зеркалу! Только мелкие капли-осколки в стороны летят… Что-то не нравится Жучке в её отражении. Может быть, слишком длинный, любопытный нос? Или хитро прижмуренные глаза-гляделки? Успокоится вода, уляжется в миске. Опять смотрит из кривого зеркала мокрая дворняжка. Неказистая, нескладная… Хмурится Жучка, колотит лапой по воде. Пока вовсе не перевер¬нёт миску. – Эх, ты, Жучка-Жучка. Ну что ты на саму себя бычишься? Попила Жучка из лужицы на полу, пошла с Эрделькой возиться. Перестала бунтовать против Творца своего и нашего. СКАЗКА ДЛЯ ЖУЧКИ Когда создавался мир, под рукой у Творца были самые разные материалы: горячая лава, твёрдый камень, бегущий ветер. Так были созданы лев – гроза зверей, трудолюбивый бык и царь воздуха – орёл. Неистраченной осталась только коробочка с пластилином – мягким податливым материалом. Перекрестился Господь, взял кусок пластилина и принялся за ра¬боту. Старался изо всех сил: удлинял и укорачивал ноги, вытягивал и закольцовывал хвост, настораживал и приопускал ушки. Так – незаметно – миновали семь отведённых для сотворения мира дней. А Господь всё никак не мог оторваться от весёлой возни с пластилином. Не заметил, как прошли, пробежали сначала века, потом тысячелетия… Знаешь, Жучка, наш мир полон одинаковыми львами, типичными быками и абсолютно похожими орлами. И только такой как ты – неказистой, нескладной, голенастой красавицы – не было, нет и не будет в целом свете.

• * *

Вводить в дом очередную уродину – право хозяина. Лида понимает это, но не одобряет. Когда я втаскивал на крыльцо Эрдельку с безжизненно повисшей лапой, Лида лежала на своём топчане и недовольно шевелила бровями. А потом встала и ушла в дальний угол веранды. Там она пролежала всё лето. Скоро Эрделька поправилась, выросла и превратилась в красивого и сильного зверя. Однажды она спрыг¬нула с топчана и убежала во двор – играть с маленькой Мышкой. А постаревшая на месяц Лида тихонько вышла из своего угла, кряхтя влезла на топчан и с довольным вздохом закрыла глаза.

• * *

Обживать отцовскую дачу поехали с Лидой. Маршрут привычный: трамваем до метро, потом автобусом, снова трамваем и, наконец, электричкой. Лидка исправно налегала на поводок, послушно прыгала в подъезжающие транспортные средства, а когда, уже в Кучино, подошли к знакомым воротам, потянула изо всех сил. Спустил её с поводка, стал отпирать веранду. Лидка куда-то пропала. Не сразу я сообразил, что моя Лида побежала искать всю свою компанию: Тошу, Дуню, Эрдельку, Мышку. Никого… Притихшая и явно расстроенная Лида вошла в дом, за¬лезла на диван и стала на нём жить. Я тоже не сразу привык к тишине нашего полдома, но потом при¬обвык, стал заглядывать в старые «Огоньки», крутить «Аккорд» и любоваться спящей на всех постелях Лидкой. Нет, всё получилось правильно и очень даже хорошо! Только на третий – или четвертый? – день вдруг почудилось, что мы с Лидкой умерли и живём на том свете. Хорошо живём, но всё-таки… Даже голоса родственников за стеной не нарушали этого «того-светного» состояния. Странное дело, но я совсем не помню, что мы ели и какая погода стояла за старым дачным забором.

• * *

Когда пишешь о собаках, для людей совсем не остаётся места. Даже для таких, как дачный шабашник Серёга Пивкин с его велосипедом ХВЗ (Харьковский велосипедный завод). Любой разговор со мной он начинает со слов:

– Ты, говорят, писатель. Напиши лучше обо мне. Через всю Народную улицу поддатый Серега тащит за шкирку свой ХВЗ. Его самого клонит то влево, то вправо, но привычный руль и поворотливое колесо сохраняют необходимое ему равновесие. – Хорошо, Серега, напишу! – Не обманешь? – Не обману. Ну как же я могу обмануть тебя, Серега? Ведь это ты, Серега, царствие тебе не¬бесное, вытащил мою Лидку из захлёстнутой на высоком заборе петле. А потом привёл её в наш проулок… С тех пор моя Лида постоянно обрёхивает твою кудлатую голову, узенькие добрые глазки и сломанный на стройке нос. Похоже, что гор¬дая Лидка не любит вспоминать о том, как пять километров бежала за твоим велосипедом.

• * *

Обои в моей комнате постарели, повыцвели. А около двери рас¬плылось большое, невыводимое пятно. Здесь, привалившись спиной к стене, подолгу лежит моя Лида. Идут годы, я всё реже встаю из-за стола и направляюсь к двери. Чаще остаюсь дома и смотрю, как погрузневшая Лида со вздохом переворачивается с бока на бок. Вот уже десять лет, как мы вместе. И некогда прекрасные, новые обои пожелтели и обросли по краям ба¬хромой. А старенькая Лида начала громко всхрапывать во сне. Не станет Лиды, но её тень на стене останется. Никогда и никому я не позволю переклеить обои в своей комнате. А если придётся про¬дать отцовскую дачу и уехать, вырежу кусок стены и увезу с собой.