Текст:Вербовская Анна. Зубная фея (ж. Кукумбер 2011 № 08)

Вербовская Анна — Зубная фея

День всё тянулся и тянулся, как будто его сделали из резины. За окном, словно в замедленной съёмке, кружились снежинки. Их однообразный полёт сливался с монотонным объяснением Елены Павловны про дроби. И от этого слияния мои верхние веки превращались в числители, а нижние – в знаменатели, их неудержимо влекло друг к другу, а голову так же неумолимо тянуло к парте. Вдобавок ко всему нас с Танькой оставили после уроков убирать класс. Мы переворачивали вверх ногами стулья, гоняли между партами пыль, лениво елозили по доске насквозь пропитанной мелом тряпкой. – А у меня секрет! – неожиданно объявила Танька, окуная в ведро с мутно-коричневой водой заскорузлую мешковину. Мешковина сразу поменяла цвет со светло-серого на буро-сизый. Брезгливо сморщившись, Танька вытащила её из воды двумя пальцами и шлёпнула поверх швабры. Вокруг сразу натекла грязная лужа, которую Танька с нехарактерным для неё усердием принялась размазывать по полу. – Секрет! – многозначительно повторила она и покосилась в мою сторону. Я промолчала. Танькины секреты – дело известное. Опять, небось, обнаружила в оконных рамах уснувшую муху и устроит ей похороны с почестями. Или будет превращать воронье перо в Жар-птицу. Тоже мне секреты! Одни глупости. – Пойдём! Танька задвинула ведро за шкаф, бросив в него тряпку – киснуть до лучших времён. Схватила в одну руку портфель, в другую – мой рукав и поволокла меня в коридор, вниз по лестнице, в гардероб. Затянув меня в таинственную глубину курток и шуб, облепивших вешалки, она покопалась в портфеле, вытащила из него помятый, замусоленный конверт, а из конверта достала открытку. – Смотри! На открытке была японка – с палочками в чёрных волосах и в оранжевом кимоно, расшитом райскими птицами и цветами. Японка хитро улыбалась, щуря и без того раскосые глаза. Но самое интересное было не в этом. Оказалось, что если слегка повернуть открытку и посмотреть на неё немножко сбоку, кимоно японки делалось из оранжевого зелёным, птицы взмахивали крыльями, а сама японка закрывала правый глаз и лукаво подмигивала. А стоило открытку покачать из стороны в сторону, японка принималась моргать часто-часто, словно к чему-то призывая и будоража воображение. Вот это секрет так секрет! День сразу перестал быть тягучим и унылым. Вместе с переливами удивительной открытки всё вокруг закрутилось, завертелось, обрело смысл и краски. – Ну?! – притопнула ногой Танька, тряся своим трофеем у меня перед носом и требуя восхищения или, по крайней мере, удивления. – Откуда это? – Вот! – Танька оттопырила губу, обнажив мелкие острые зубы. На месте одного из них зияла тёмная дыра. – Что? – не поняла я. Танька закатила глаза и даже по лбу себя постучала, чтобы показать, до какой степени она поражена глубиной моего невежества. – Зубная фея подарила! Про Зубную фею я слышала впервые. Я вообще не очень хорошо разбираюсь во всяких чародеях, колдунах и прочих волшебниках. А из фей знаю только про фею Драже из балета «Щелкунчик». И ещё мне вдруг вспомнился обрывок стишка из раннего детства: «Три очень милых феечки сидели на скамеечке и, съев по булке с маслицем…». Но Танька, услышав про феечек, даже обиделась:

– Что ты мне сказки рассказываешь? Я тебе серьёзно… Притянув к себе мою голову, она впилась губами мне в ухо и жарко зашептала про Зубную фею и про то, как она забирает у детей их молочные зубы. – Как забирает? – испугалась я. – Выдёргивает, что ли? – Она что, по-твоему, фашистка? – рассердилась Танька. – Не знаю, – честно призналась я. Образ Зубной феи рисовался в моём воображении нечётко и расплывчато. Но даже в этой нечёткой расплывчатости явно проступали зловещие железные щипцы в её руке, похожие на те, которыми мой папа вытаскивает из доски лишние гвозди. – Не-е-е, – успокоила меня Танька, – она берёт только те, которые сами выпадают. С видом недосягаемого превосходства посвящённого человека перед непосвящённым Танька поведала мне, что, как только выпадет молочный зуб, его следует с вечера аккуратно завернуть в носовой платок, и положить под подушку, и сразу лечь спать, а наутро засунуть под подушку руку, а там вместо зуба обязательно – ОБЯЗАТЕЛЬНО!!! – будет подарок от Зубной феи. Я слишком хорошо знала Таньку, её неуёмную страсть к фантазиям и способность на пустом месте раздуть из дохлой мухи слона. Но в доказательство своей правоты она снова продемонстрировала зияющую пустоту на месте бывшего зуба и ткнула в моё лицо подарок феи. Японка хитро прищурилась и подмигнула мне правым глазом. – А зачем они ей нужны, эти зубы? – я сделала последнюю попытку пробить брешь в хитросплетении Танькиных доводов. Она только плечами пожала:

– Для коллекции… Для коллекции! Убийственная простота и логичность этих слов растопили мои сомнения окончательно. – Тань, а подарки хорошие? – Всякие. У меня полно. И, нацепив пальто и шапку, Танька опять поволокла меня, на этот раз из гардероба, на улицу, через сквер – к себе домой, хвастаться феиными подарками. Улица встретила нас морозом и ослепительным – особенно после полумрака школьной раздевалки – сиянием сугробов. Снег скрипел, переливался и подмигивал мне отовсюду: с крыш домов, заиндевевших веток деревьев, даже из-под ног. И казалось, что это не снег вовсе, а тысячи, нет, миллионы японок призывно щурят свои раскосые глаза и манят, манят в удивительную, полную приключений и подарков, жизнь. Придя домой и скинув пальто и ботинки, Танька подставила табуретку и полезла куда-то на шкаф. – Вот! – пыхтя и отряхиваясь от пыли, она вывалила прямо на пол содержимое здоровенной коробки из-под маминых зимних сапог. От вида несметного богатства у меня захватило дух. Чего только среди феиных подарков не было! Теннисные мячи и маленькие стеклянные шарики, карнавальные маски и пучки разноцветных перьев, носовые платки с вышитыми на них голубями и розами, бусы из камней и ракушек, прошлогодние календари, значки, оловянные солдатики с ружьями и пиками и крошечные фигурки заморских глиняных божков… По-моему, у Таньки и зубов-то столько отродясь не было, сколько надарила ей за них Зубная фея. Мне стало завидно. И обидно. Таньке за её мелкие острые зубки, которые, по правде говоря, и не стоят-то ничего, – гора подарков. А у меня уже штук пять выпало, а то и все шесть. Белых, отборных, хоть в коллекцию, хоть в музей. А взамен – пустота, шиш, дырка от бублика! – А ты их под подушку клала? Я помотала головой. – Ну, вот! В следующий раз выпадет, ты его сразу под подушку, и – бац! – утром подарок! Я вздохнула. Когда он ещё будет, следующий раз? А подарков хотелось тотчас же, прямо сейчас. Танькины бусы и перья не давали мне покоя, дразнили буйными красками и неуёмной роскошью. И японка с открытки всё мигала, мигала… – А ну, разевай пасть! – устав от моих душевных метаний, приказала Танька. Я послушно открыла рот, и Танька по-хозяйски сунула туда руку. Как заправский дантист, она один за другим ощупывала мои зубы. От её пальцев пахло школьным мелом, столовскими котлетами и немножко мокрой мешковиной. – Шата-а-ается! – Танька с кровожадным удовольствием надавила мне на нижний зуб с правой стороны и тут же отдёрнула руку. – Не кусайся! – Больно же! – возмутилась я, захлопнув рот. – Расшатывай, – велела мне Танька, – к вечеру выпадет. Я надавила на зуб языком. Потом тихонько потрогала его кончиком пальца. Зуб откликнулся лёгким, едва заметным шевелением. Танька надела на лицо сердобольное выражение и высыпала на стол гору сухарей и сушек:

– На вот, грызи! Я взяла ванильный сухарь с тёмными пятнами запечённых в нём изюмин и принялась мусолить его во рту. – Ты правым грызи! Который шатается! Я послушно надкусила тем самым зубом – нижним, с правой стороны, – которому суждено было отправиться в коллекцию Зубной феи. Зуб, едва дрогнув, остался стоять на месте. После сухаря в ход пошли сушки. После сушек – леденцы. Потом – горсть пыльных лесных орехов. Стол был весь усыпан крошками, фантиками и скорлупой, а зуб всё не хотел выпадать. Меня уже начало мутить, когда Танька вдруг спохватилась:

– Скоро мать придёт, а у меня уроки… Вытолкав меня в коридор, она нахлобучила на мою голову шапку, сунула в руку портфель и широко распахнула дверь. – Под подушку… в носовой платок… не забудь… – неслось сверху, пока я торопливо спускалась на первый этаж. Выскочив из Танькиного подъезда, я поспешила через сквер, мимо школы, к своему дому. Вечер уже выползал из переулков и подворотен, но фонари ещё не зажглись. Снег потух, перестал сверкать и переливаться. Он уже не подмигивал мне, как тысячи, нет, миллионы раскосых, хитроглазых японок. Натруженный сухарями и сушками зуб ныл. Мороз щипал за щёки, запястья и голую шею – впопыхах я забыла у Таньки варежки и шарф. Свободную от портфеля руку я спрятала в карман пальто. В тёплом кармане замёрзшие пальцы отогрелись и нащупали скомканные конфетные обёртки, автобусные билеты, несколько монет и одинокую, давно забытую ириску. Вкусную квадратную ириску в красном фантике с чёрным котом… …Нижний зуб с правой стороны приклеился к ириске сразу же, как только она очутилась у меня во рту. Вслед за нижним зубом в ириску намертво впечатался верхний. Я попыталась открыть рот, но зубы не разжимались, будто их зацементировали. Казалось, теперь никакая сила не сдвинет с места мой заветный, предназначенный для феи, нижний с правой стороны зуб. Не видать мне ни бус, ни оловянных солдатиков, ни открытки с хитроглазой японкой. Зубная фея растаяла в белёсой морозной дымке, взмахнув на прощание огромными железными щипцами… …Дома меня ждала мама с половником и красным от кухонного жара лицом. – Где ты была? – разволновалась она, как только я ступила на порог. – Где твои варежки? Где шарф? – М-м-м… – промычала я неоткрывающимся ртом, – фы феишь ф Фуфную фею? – Всё ясно, – вздохнула мама, – ты была у Таньки. И ушла на кухню доваривать суп, оставив меня в полном неведении относительно своей веры в существование Зубной феи. Мне вдруг стало одиноко и безразлично. Камнем навалилась усыпляющая грусть и её вечная спутница – зевота. Она буквально распирала меня, сводила скулы, выворачивала челюсти. – У-у-а-а-а! – не в силах сдерживаться, я зевнула во весь рот. Челюсти разжались со странным чпокающим звуком. Больно не было. Только немного странно смотреть на выпавшую изо рта ириску с замурованными в ней моими собственными зубами. Правым верхним зубом и правым нижним… …В тот вечер я отправилась в постель раньше обычного. Сон мой был тревожен и неспокоен из-за прокравшейся в него полузнакомой женщины с чёрными волосами и деревянными палочками в голове. Она плавно кружила вокруг моей кровати и непрерывно подмигивала мне правым глазом. Потом она низко наклонилась к подушке и потянулась за ириской, тщательно завёрнутой в носовой платок. От её пальцев терпко пахло школьным мелом, столовскими котлетами и немножко мокрой мешковиной. Кимоно её шуршало у меня над ухом. Лунный свет играл в шёлковых складках. Райские птицы взмахивали крыльями. А женщина всё мигала, мигала, мигала… …Едва проснувшись, я нетерпеливо пошарила рукой под подушкой и обнаружила туго спелёнутый носовой платок, мною же засунутый туда прошлым вечером. В платке по-прежнему покоилась твёрдая, как камень, ириска с двумя навеки застрявшими в ней зубами… – Сама виновата, – припечатала Танька, внимательно изучив мои оголившиеся дёсны и ириску с торчащими из неё зубами. Мы стояли у школьного крыльца и отчаянно опаздывали на первый урок. Вдоль дорог растекалась оттепель. Сугробы покрылись твёрдым непробиваемым панцирем. – Я? – Ты ж её до смерти напугала! – Напугала? – растерялась я. – Знаешь, чего она боится? Больше всего на свете? – Чего? – Ка-ри-е-са! А от чего бывает кариес?… Мне стало стыдно и неловко. Могла бы и сама догадаться. Кариес бывает от конфет. Вот почему она проигнорировала мои запечатанные в ириске зубы и не взяла их для коллекции! Испугалась кариеса и исчезла навсегда. – Не реви, – отчего-то смутилась Танька. А я и не ревела. Просто мокрый угрюмый ветер выжал из глаз непослушные слёзы. – И вообще… – стараясь не смотреть на меня, виновато пробормотала Танька, – я всё выдумала. – Что? – не поняла я. – Наврала тебе тогда. Про подарки. И феи никакой нет. Какая глупость! Какая чудовищная, нелепая, несправедливая глупость! Мне было совершенно ясно, что врала она сейчас, а не тогда, когда крутила японкой перед моим носом. Не могла она выдумать про фею. Танькиной убогой фантазии не хватило бы, чтобы такое придумать. А как же карнавальные маски и пучки разноцветных перьев, бусы из камней и ракушек, оловянные солдатики с ружьями и пиками и крошечные фигурки заморских глиняных божков? А прошлогодние календари? А носовые платки с вышитыми на них голубями и розочками? А японка в оранжевом кимоно и палочками в чёрных волосах? Кто ей всё это подарил, если не Зубная фея? – На вот, – в знак примирения Танька вытащила из портфеля красно-жёлтое яблоко, обтёрла его замызганным платком и сунула мне в руку. Яблоко сочно хрустнуло и обдало мои щёки сладкими брызгами. Верхний зуб с левой стороны подался и заходил ходуном. Из мелкой россыпи льдинок на асфальте мне подмигнули тысячи, нет, миллионы крошечных солнц… …Вечером я достала из комода чистый носовой платок. В самый его центр поместила новенький, только что выпавший молочный зуб – верхний с левой стороны. Аккуратно загнула уголки. Потом ещё раз. И ещё. Положила платок под подушку – с самого края, чтобы ей легко было его найти. И крепко-крепко закрыла глаза. В ту самую ночь ко мне впервые пришла Зубная фея…