Текст:Дорофеев Александр. Пустыня (ж. Кукумбер 2003 № 4)

Дорофеев Александр — Пустыня

Мы сидели за столом перед одинаковыми белыми листами. У каждого в руке – карандаш. – Ты прямо в самой Москве жил? – спросил Вовка. – Прямо в Москве – сказал я громко, чтобы услыхала и Люба Черномордикова на кухне. – Счастливый ты! – сказал Вадик. – Прямо в Москве… Я сел прямее на стуле и нахмурил брови, чтобы выглядеть определённо счастливым. – Так ты рисуй красную площадь, – сказал Вадик. – Красную площадь и я нарисую, для этого не обязательно в Москве жить, – сердито сказал Вовка и тут же принялся рисовать, от усердия кое-где продирая бумагу. Я тоже хотел нарисовать очень красивую картинку. Прямо перед глазами моими стояли белые дома с колоннами и флагами, спешили нарядные люди, колыхали листвой деревья, урчали машины, тормозя у светофоров. Но рука моя, как я ни старался, выводила самые заурядные домики – труба, крыша, стены и крыльцо – посреди белого поля. И колонны некуда пристроить. – А я буду рисовать пустыню, – придумал, наконец, и Вадик, проводя по своему листу из конца в конец почти прямую линию. – Я буду её рисовать, потому что там на поезде ехал. – Охота песок рисовать! – засмеялся Вовка. – Там не песок, а плоская земля с кустиками, – возразил Вадик. – А верблюды? – спросил я. – Верблюдов не видал, – признался Вадик. – Я с верхней полки в окно глядел, глядел… А потом заснул, потому что только земля да кустики. – Ну и рисуй свои кустики, – сказал Вовка. – Вот уж интересно-то! – Там ещё дядька был в кепке, – припомнил Вадик. – Я к нему на руки выпал – из окна поезда. Вадик даже со стула привстал и вытаращил глаза от таких воспоминаний. – Проснулся – где я? Дядька кричит. Мама кричит. Все кричат. И ветер горячий дует. Дядька меня в поезд заталкивает и всё приговаривает: «Ёлки-палки! Ёлки-палки». А я думаю: «Какие же в пустыне ёлки? Одни кустики». Вадик сел и начал вырисовывать кустики, а среди них громадного дядьку, похожего на верблюда. – Хорошо, что поезд тихо шёл, – вздохнул он. – А так бы я всю жизнь прожил в пустыне. Меня поразил дядька в кепке. Что он – заблудился? Или нарочно подстерегает поезда в пустыне и ловит детей? – Дядька – счастливая случайность. Все так говорили, – объяснил Вадик. – Он вроде дорогу чинил… – Ладно, – перебил Вовка. – А я недавно из самолета выпал. Вадик отложил карандаш и с удивлением глядел то на своего дядьку среди кустиков, то на Вовку. – Врёшь! – сказал он наконец. – Как же ты не расшибся? Вовка подвинулся ко мне и обнял рукой за плечи. – Дядька сразу подхватил и обратно положил – он дорогу там чинил, – пропел, подталкивая меня в бок. – Правда ведь? Я заёрзал на стуле. Но уж очень здорово обнял меня Вовка – как друга-приятеля. – Да, – сказал я. – Мы как раз на другом самолете мимо пролетали. Вадик опустил голову. Я вдруг представил, как Вадик, маленький и беленький Свечкин, идёт по пустыне – один-одинёшенек. – А потом мы ехали на верблюде, – сказал я, – и Вадик из поезда вывалился. Сначала-то я не разобрал, что это Вадик. А теперь его узнал. Вовка тут же отдёрнул руку и отодвинулся. А Вадик как-то невесело посмотрел на меня. – Там никаких верблюдов не было, только кустики, – сказал он неожиданно. – Врёшь ты всё. – Так?! – сердце у меня сильно застучало. – А тогда вы ниоткуда не вываливались! – Мы вываливались, – сказал Вовка, пододвинувшись на сей раз к Вадику Свечкину. – Особенно Вадик вываливался. И я немножко. Да, Вадик? – Да, – сказал Вадик. – Мы с Вовой часто вываливались. И, обнявшись, они глядели, будто из окна поезда, бегущего через пустыню, в которой оставался я – на плоской земле среди маленьких колючих кустов.