Текст:Сахарнов Святослав. Ночные путешественники; Великий исход (ж. Кукумбер 2002 № 10)

Сахарнов Святослав — Ночные путешественники; Великий исход Рубрика: Доска почета и уважения

НОЧНЫЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ Ночью кто-то ходил по дороге. Сначала слышалось осторожное шуршание в кустах. Раздавался негромкий плеск, таинственный незнакомец вступал в воду, – сотни маленьких лужиц сохранились после дождя в лесу. Затем еле слышно поскрипывал песок, – гость преодолевал последние метры, которые оставались ему до дороги. И, наконец, слышалось осторожное царапанье и пощелкивание: он крался по асфальту. Вот покатился задетый им камешек. Вот чавкнуло в канаве. Ночной посетитель перешел дорогу. Снова зашуршали сухие листья: шаги удалялись в сторону моря… Это было перед самым моим отъездом с острова. Я прощался с Кубой. Лежа в постели, я слушал эти звуки и, в конце концов, не выдержал, встал, оделся и, крадучись, вышел из дома. Небо было затянуто облаками. Ни луны, ни звезд. Чернильная тьма. Я сделал наугад несколько шагов, почувствовал ногой неровный асфальт, присел на корточки и стал слушать. Ночь была полна звуков. Ровно, как метроном, отбивало удары о берег море. Звук медленно нарастал, превращался в рокот и обрывался. В кронах деревьев мерно тенькали цикады. Они не заводили, как наши, долгой песни, а коротко притрагивались каждый к своему колокольчику – тень! Крикнул и замолчал. С другого дерева ответное – тень! Подала голос птица, жалобно, отрывисто. На дороге снова послышалось осторожное постукивание. Кто-то в деревянных башмачках торопливо перебежал ее. Я сделал несколько шагов, осмотрелся, послушал. Никого. Снова прислушался. Тихо. И тогда я отправился по асфальту прочь от деревни, на ощупь находя ногой продолжение дороги, спотыкаясь и едва не срываясь в канаву. То и дело я останавливался и слушал. Невидимые путешественники не дали себя перехитрить: они тоже притаились. Сбив ноги и поняв бесполезность своих попыток, я повернул обратно. На повороте дороги лежал ствол сейбы, я присел на него. Облачная пелена редела, пассат растягивал ее и рвал на части. В разрывах появились звезды, слабый, неверный свет упал на дорогу, она возникла из темноты, как река, покрытая островами, – черные провалы ям и светлое течение асфальта. За моей спиной послышалось осторожное шуршание. Кто-то пробирался через кусты. Шорох дошел до канавы, опустился в нее, превратился в поскрипывание и шум песчинок. Я осторожно повернул голову. На сером асфальтовом островке появилась тень. Покачиваясь и постукивая, она пересекла дорогу и поспешно скрылась в лесу. Я сидел неподвижно и молчал. И тогда шорохи стали возникать со всех сторон. Они приближались, на дороге возникали прозрачные тени. Тени с легким стуком перебегали асфальтовую реку и скрывались все в том же направлении – к морю. Я видел тени, но не видел тех, кто их отбрасывает! Чудеса. У самых моих ног послышалось пощелкивание и возникла очередная тень. В слабом звездном свете я с трудом разглядел ее хозяина. Зеленовато-серый, под цвет асфальта, большой краб крался, осторожно переставляя ноги. Приседая, он выбрасывал вперед очередную пару, и при этом его панцирь задевал асфальт. Ритмично постукивая, краб плыл по асфальтовой реке. Дома я разглядел добычу. Краб был бледного молочно-желтого цвета. Серым и зеленым он казался только при свете звезд. У него был массивный толстый панцирь и длинные, приспособленные для пешего хождения, ноги. Я перевернул животное на спину и присвистнул: так вот оно что! На брюшке, прижатая подвернутым хвостом, чернела гроздь икры. Это была самка, которая направлялась к морю, чтобы оставить там свою ношу – тысячи икринок, которые должны дать продолжение ее роду. Так вот в чем разгадка упорного движения крабов через дорогу! Я поднял крабиху, отнес ее к тому месту, где поймал, и, положив на асфальт, отнял руку. Животное приподнялось на суставчатых ногах и, не останавливаясь, не пытаясь спрятаться, продолжило путь, прерванный полчаса назад. Один краб… второй… третий… Их были тысячи. Постукивая панцирями и волоча за собой тени, животные, которые когда-то покинули океан и стали жить в лесу, вновь, повинуясь могучему инстинкту продолжения рода, торопились к воде. Великий исход Над равниной висел зной. Каждое слабое движение воздуха поднимало желтые тучи пыли. Они вытягивались по ветру и медленно оседая, исчезали, гасли. Неподвижный розовый воздух лежал над выгоревшей саванной. Он лежал тяжелой раскаленной плитой. Травы пожухли и полегли. Дно пересохших небольших рек покрылось, как паутиной, сетью трещин. Одинокие черные грифы кляксами висели в побелевшем небе. Они парили над равниной, высматривая трупы павших животных. На пыльных глинистых дорогах, которые в разных направлениях пересекают равнину, стоят автомобили с туристами. Осоловевшие от зноя, до пояса раздетые, с зелеными от защитных козырьков лицами, обвешанные фотоаппаратами, с видеокамерами на плече, люди ждут. И вот, наконец, на востоке поднимается медленное коричневое облако. Слышится неясный, похожий на рокот прибоя, шум. Люди в автомашинах сразу же зашевелились. Заурчали моторы. Автомашины выкатываются вперед, занимая места на вершинах холмов и над обрывами. Показались первые стада антилоп. За ними – все более плотные и протяженные. Стада смыкаются, накатываются друг на друга. Живой вал катится по равнине. Ручейками текут огненно-рыжие импала. Плотно, без промежутков, касаясь друг друга боками, плывут иссиня-черные гну. Полосатые запыленные зебры маршируют рядами, как кавалерия. Остро пахнущий живой поток стремится на запад. Первые ряды давно уже скрылись за горизонтом, а конца движению все не видно. Пораженные невиданным зрелищем, люди в автомашинах притихли, они перестали щелкать фотоаппаратами и стрекотать камерами. Они стоят в автомобилях навытяжку и молчат. Засуха гонит обитателей саванны на запад к воде, к устьям не пересыхающих рек Нгуаби и Мбаланкета. Время медленно движется. Оно тянется, как слюна. Наконец, проходит несколько часов, и ток животных начинает иссякать. Сквозь коричневое облако, висящее над равниной, пробивается радужное солнце. Оно висит, окруженное зелеными и оранжевыми кольцами, над выбитой, перемешанной с соломой и испражнениями землей. И тогда люди приходят в себя. Но они уже увидели что-то новое и заволновались. Снова жужжат видеокамеры, все объективы направлены вниз. В долине показались хищники. Львы, шакалы, гиены бредут следом за ушедшими стадами. Они идут, с трудом неся отвисшие, полные пищи животы. Первые хищники смешались с больными и отставшими антилопами. Звери сыты и не торопятся. Они знают: несколько дней еды будет в избытке. В нашей машине, кроме меня и моего друга смотрителя заповедника Джека Оуена, сидят еще немцы, две семьи. Обессиленная, хромая зебра, подломив ноги, рухнула в пыль. Около нее прилегло семейство львов. – Они ее разорвут, надо что-то делать. Ну, сделай что-нибудь! – говорит немка, обращаясь к мужу. У мужа лицензия на право охоты и двуствольный винчестер с оптическим прицелом. Женщина не перестает умолять. Мужчина нехотя поднимает ружье. Джек отводит его ствол в сторону. – Не вмешивайтесь, – говорит он. – Не пытайтесь в один миг изменить то, чему звери научились за сотню тысяч лет. Законы саванны нельзя сделать лучше или хуже. Они такие, как есть. Начинает дуть слабый восточный ветер. Он поднимает над равниной оранжевые столбы смерчей. Кренясь и падая, они движутся следом за ушедшими стадами. Туда, где антилоп ждут спасительные воды двух рек.