Текст:Вильке Дарья. Гуманоид (ж. Кукумбер 2011 № 05)

Вильке Дарья — Гуманоид Рубрика: Другие

Витёк, вообще-то, не был ни в чём виноват. Просто родителям его дали участок на месте нашего ручья. Однажды утром на улице появился бульдозер. Смял огромными гусеницами кусты бересклета и вётлы, в которых здорово было прятаться, играя в «Казаки-разбойники». Засыпал комьями грубой рыжей глины и маленькую запруду, дававшую воду для постройки песчаных замков, и картинные островки камыша, и заросли нежной кровохлёбки. Некуда стало ходить в жару и дождь – смотреть на толстых улиток-прудовиков. Улиток бульдозер тоже засыпал. Без ручья улица стала похожа на инвалида с искусственной ногой. Потом пришли чужие люди, отгородили от улицы квадрат – прямо напротив пашкиного участка. Вместе ручья у нас появились новые соседи – а зачем они нам? Нам и без них жилось неплохо. Витёк возник внезапно, вместе с двумя женщинами, похожими друг на друга, как близнецы. Только у бабушки вокруг глаз плотной сеточкой лежали морщины, а мама носила одну и ту же красную кофточку на пуговицах – как у сельской учительницы. Они всюду ходили с ним – по правую и левую руку – ведя его, словно конвоиры пленного. Как будто бы он хотел убежать. Лица у всех троих были нервные, тонкие, губы ниточкой и постоянно тревожные глаза. – Гуманоид, – сразу решил Пашка, увидев Витька. И так и осталось. Он действительно был похож на инопланетянина. Большая голова и худенькое, вытянутое тело. Бледненькое личико с некрасиво отвисшей нижней губой, тоненькие и совершенно белые ручки и ножки – любые шорты и футболки были Витьку велики и болтались на нём, как на нелепой куколке. Он пугливо, исподлобья смотрел на нас со своего участка, не решаясь подойти даже к калитке, а когда мы приближались к его забору – отскакивал, будто мы на него охотились, и в глазах его плескались страх и недоверие. Когда мы играли на улице в бадминтон – стоял вдалеке, обрывал листы у малиновых кустов и не делал ни шага к нам, просто жадно всматривался в пашкины прыжки и аккуратные подачи сестры-Аси, вслушивался в полинкин смех – она смеется очень громко и заразительно, ни с кем не спутаешь. Он простоял бы так всё лето, не решившись подойти к нам. Но как-то утром мама Витька вышла с участка, ведя его за руку, словно он не смог бы сам пройтись по улице. – Возьмите его, поиграть, – сказала она и протянула вперед руку, в которую вцепился Гуманоид. Он никак не хотел отпускать её, и тогда мать легонько дернула рукой, стряхивая с себя белую тонкую ладошку, и быстро-быстро ушла за забор. – Паша, – выступил вперёд Пашка. Гуманоид потупился, спрятал бледную потную ладонь за спину и прошептал:

– Я Витя. Проблеял – беспощадно определил Пашка. Как с таким играть? Непонятно. Как дружить с человеком, который всё время молчит, уставившись в землю, смотрит с опасением. Который не бегает на пруды, не хочет играть в Шерлока Холмса и вообще странный. Не такой, как мы. И было совсем неясно – хочет ли он сам с нами играть. Витёк часто просто молча и опасливо стоял рядом – чужеродным, непонятным довеском вносил в нашу развеселую компанию неловкость и томительное смущение. Однажды Полинка, чтобы подбодрить Витька, приобняла его немного. Он тут же отпрянул, настороженно глядя на неё исподлобья, будто она укусила его. Когда Пашка хотел хлопнуть его фамильярно по плечу, он отодвигался, словно боясь, что хлопок этот свалит его с ног и повредит в нём что-то важное. Его появление поначалу ужасно тяготило нас – не посмеёшься как хочется, от души, не подпрыгнешь вдруг от безграничной радости. Только Пашка язвил по-прежнему, остальных словно подменяли, когда рядом стоял Гуманоид. – Почему он никогда не улыбается? – спросила однажды сестра-Ася. Все молчали. И, наверное, думали, как и я – Гуманоид, инопланетянин, чужак, что с него взять-то. Дружить с Гуманоидом никак не получалось – хотя мы и старались поначалу. А потом и стараться не стали – какой-то он был неинтересный. Пашка над ним подтрунивал, Симка не знал, с чего начать с ним разговор, а мы с Полинкой чуть-чуть даже побаивались гуманоидового непонятного молчания. Потом мы привыкли, с собой его не звали, а когда он сам увязывался, научились не замечать Витька – вспоминали о нём лишь натыкаясь случайно на бледное лицо, светлые волосы, топорщившиеся невесомым пухом, виски с неестественно-синими, пульсирующими венками, видными и оттого страшными. На рыбалку Витька позвал Симка. Просто потому, что, проходя мимо участка Гуманоида, заметил, как тот сиротливо стоит около калитки, держась тонкими ручками за выкрашенные в кирпичный цвет деревянные рейки. – Он нам не помешает, просто рядом постоит, – оправдываясь, объяснил он Пашке. Ловить рыбу на маленький пруд, в запруду, что знаком вопроса изгибается, обходя столетний дуб, мы ходим больше из-за приключения. Рыбы там немного – так, маленькие ротаны-головешки, от которых даже кошки морды воротят. Зато чтобы кратчайшим путём дойти до бережка, вытоптанного в лысый плоский пятачок – хоть на роликах катайся – нужно перейти запруду по огромному чёрному бревну, перекинутому с берега на берег. Бревно скользкое, бесконечно-длинное. Главное не смотреть вниз, на воду. Тогда запросто можно оступиться и упасть. Лучше всего смотреть прямо перед собой и руки в стороны раскинуть – для равновесия – как-то научил нас Симка. Гуманоида переправили на другой берег, легонько поддерживая сзади и спереди – не бросать же было его. На этот раз он позволил прикоснуться к себе – видно, понимал, что так надо, и иначе на рыбалку не попасть. Симка у нас настоящий рекордсмен по рыбе – где бы ни отправился на рыбалку, казалось, что рыбы сами плыли к его удочке. Он лучше всех знал, кто на что клюёт, долго и тщательно готовил наживку. Пока все устраивались, он уже закинул удочку и в момент вытащил первого ротана. – Ох, красивый, – прошептал Гуманоид, не отрываясь, глядя, как Симка снимает серо-коричневую, в почти змеиную крапинку, рыбку с крючка и отпускает в ведро, наполненное мутной, зелёной водой из пруда. Мы с Полинкой рыбу не ловили и просто сели на поваленное дерево. Сестра-Ася тоже закинула свою удочку – важно и солидно, подражая Симке – хотя важничать было и нечего. Удочка была у неё совсем игрушечная, самодельная – папа обстругал ветку и приделал сверху леску с крючком и грузилом. – Посторонись, а то поймаю! – весело закричал Витьку Пашка, разматывая свою – красивую и гладкую – удочку. – Уйдиии, кому сказал!!! – орал он ему через секунду. А тот просто стоял и смотрел, как леска блестящим тонким лассо летит ему прямо в лицо. Он не сделал ни шага в сторону, не пригнулся, только смотрел завороженно. Крючок вошёл сверху вниз – наверное, прямо в ложбинку, разделяющую верхнюю губу посередке. Он стоял, не двигаясь, секунду, похожий на тощую нелепую рыбу. Потом Пашка подскочил и быстро выдернул крючок – кожа над губой Гуманоида побелела ещё больше, потом быстро набрякла свинцом и засочилась кровью – на тонкие губы, на полупрозрачные пальцы, которые Витёк нелепо прижал ко рту. В глазах его метался ужас, смертельный, животный ужас. Он дёрнулся и закричал. Тонко, пронзительно завизжал, будто свинья, которую режут. Не останавливаясь, будто в легких у него был бесконечный запас воздуха для истошного крика. И бросился бежать – домой. – Подожди, дурила! – заорал было Пашка, но Витька уже след простыл. Только вдали слышался непрерывный, надрывный крик. Стало не до рыбы. Ротана Симка выплеснул обратно в запруду, удочки мы смотали кое-как и тоже пошли на участки – длинным путём, чтобы не лезть по бревну. – Чего он так раскричался? – недоумевала сестра-Ася, – крови неужели не видел никогда? – Может быть, ему было очень больно? – думала вслух Полинка. Завернув на улицу, мы увидела маму Гуманоида – она стояла около калитки, словно поджидая нас. – Сейчас дадут по шее, – испуганно сказал Симка. Она подошла и было видно, как на тонком нервном лице чуть-чуть дёргается правое веко – совсем легонько, незаметно почти, но всё равно пугающе. – Ребята, – просто сказала она, не сердито и совершенно спокойно, – приходите к нам завтра в гости. После обеда. Устроим какую-нибудь викторину, будет интересно, обещаю. Отказаться было неудобно – таким сильным было чувство вины из-за разодранной губы Гуманоида. Хотя он же сам и был виноват – раззява. Мы всё время ждали подвоха – а вдруг гуманоидова мама, похожая на учительницу – всё-таки как-то нас накажет? Вдруг и позвала-то только оттого, что придумала, как проучить нас получше? Медленно, нехотя – ну не бежать же от неё, в самом деле – мы проходили в распахнутую по случаю приглашения калитку, осматривались. Участок был таким же чужим, как Гуманоид и его мама-учительница – будто и не прятался за вётлами никогда на этом месте заветный ручей со странными водными жителями. Тощие яблони, косой парник с запотевшими стеклами и рослыми помидорными кустами, наспех сколоченный туалетный домик на ножках-подпорках – тут ещё недавно росла ива. Прямо около забора, где от главной улицы тебя отделяет лишь дырчатый забор, мама и бабушка Гуманоида поставили кухонный стол, обтянутый аккуратно старой клеёнкой в крупную землянику, и стулья – на всех. – Ну, садитесь, дети, – приветливо сказала мама Витька. Пашка фыркнул. Вот ещё – дети. На стол поставили маленькие вазочки с сушками, конфетами и кукурузными хлопьями – мечтой всего лета. Их привозили очень-очень редко, в огромных прозрачных пакетах, украшенных салатово-зелёными завитушками и мы съедали их в один присест, подбирая пальцами на дне пустого пакета кукурузную крошку, смешанную с сахарной пудрой, и жадно запихивая её в рот, облизывая сладкие пальцы – чтоб ни капельки не пропало. Кукурузные хлопья немного примиряли с необходимостью сидеть с Гуманоидом и его мамой у них на участке. Разложили картонную рисованную карту, кинули на стол новенькие разноцветные фишки и карточки с мудрёными вопросами. Мы делились на команды – тянули жребий, всё по-честному. Пашка попал в одну команду с Гуманоидом и сестрой-Асей, а мы с Полинкой и Симкой в другую. Пашка пригорюнился – ну, мне придется одному на все вопросы отвечать, за вас отдуваться, снисходительно глянул на тощенького Витька и маленькую Асю. И, картинно тряхнув сложенными шариком ладонями, с кривой ухмылочкой кинул на стол костяной кубик с размеченными точечками гранями. Первая же карточка оказалась – труднее не бывает. «Какую страну назвали в честь химического элемента?» Сестра-Ася тянулась за сушкой. Пашка морщил лоб – кажется, он совсем не знал ответа. Мама смотрела на Гуманоида – а тот, опустив глаза, медленно растирал тонкие пальцы, по кругу, одинаковыми движениями. – Ну что же ты, давай, – мягко сказала она ему. – Аргентина, – прошелестел тот. Пашка перевернул карточку и удивленно протянул:

– Надо же. Заклеенная огромным пластырем губа шевелилась – Гуманоид словно проговаривал какие-то только ему ведомые слова. Белки глаз его странно голубели, когда он сосредоточенно смотрел куда-то в середину стола, а на самом деле будто опрокидываясь внутрь себя, слушая что-то глубоко внутри, в самой своей серёдке. Потом он поднимал глаза и отвечал – всегда правильно – и это было настоящим чудом, волшебством. Я, конечно, знала автора романа «Айвенго», а Симка, помучившись, тоже решал уравнения. Но как мы не старались, с Гуманоидом нам было не сравниться. За секунду он извлекал кубический корень из числа 1,02, чуть задумавшись, выдавал, сколько квадратных километров в дельте Нила, когда началась Первая Пуническая война и откуда взялось слово «галиматья». – Ну ты прямо профессор, – восхищенно сказал наконец Пашка. А Гуманоид серьезно смотрел на него, словно ища всегдашнюю издёвку в его словах. Они, конечно же, выиграли – Гуманоид выиграл – но нам было нисколечки не обидно. Наутро ощущение чуда никуда не делось. Совсем наоборот – больше не было жалко ручья, запруды, водяных улиток и кровохлёбку. Ну разве что чуть-чуть. Чудесным был день, забор гуманоидового участка и сам он – как обычно, у калитки, тонкие ручки держатся за деревянные рейки. Худенький, странненький, несуразный, но теперь свой. Поэтому Пашка – весело, по-свойски, ни капельки не насмешливо, а даже уважительно – крикнул:

– Привет, профессор! И тогда Гуманоид – в первый раз с тех пор, как появился в посёлке, обнажив маленькие, по-мышиному острые зубки, пряча радость и облегчение в глубине словно подёрнутых молочной плёнкой глаз – счастливо засмеялся.