Текст:Махотин Сергей. Гомер (ж. Кукумбер 2004 № 9)

Махотин Сергей — Гомер

Маленький черный жучок появился на парте неизвестно откуда. Уверенной быстрой походкой он направился прямо к раскрытому учебнику, вскарабкался на него и остановился на карте древнего мира, не дойдя двух сантиметров до Карфагена. Рядом был нарисован воин с копьём, схвативший за волосы упирающуюся рабыню. – Гляди! – толкнул меня Юрка в бок. – Боится в Средиземное море лезть. Жучок не двигался. Видно, размышлял, стоит ли ему, в самом деле, лезть в Средиземное море. Юрка тихонечко пнул его кончиком карандаша. Жучок двинулся вперед, ненадолго задержался на голой коленке воина, потом развернулся и пошёл обратно, вглубь Африки. Я быстро достал из портфеля линейку и преградил ему путь к отступлению. Но он, не дойдя до линейки, взял курс на Египет. Затем влез всё-таки в Средиземное море и опять остановился, выбрав для передышки остров Крит. – Я ему имя придумал, – сказал Юрка. – Какое? – Гомер. – Почему Гомер? – Бродит по свету, поет себе песни про Одиссея.… Ну, и вообще. Тем временем Гомер опять попытался улизнуть в Африку. Но Юрка так пихнул его карандашом, что из Средиземного моря тот перелетел сразу в Балтийское, перевернулся на спину и забарахтался между страницами. – Что, Гомерчик, холодно? – ехидно проговорил Юрка, наклоняясь над картой. – Что, не нравится? В этот момент сверху опустилась рука Николая Михайловича и захлопнула учебник. Юрка вздрогнул и задрал голову. – Николай Михайлович, вы Гомера раздавили! – воскликнул он несчастным голосом. В классе засмеялись. Юрка, изо всех сил стараясь казаться серьезным, невинно смотрел в глаза историку. Но силы его быстро таяли. Юркины щеки надулись, сам он сделался красным и вдруг – икнул. Потом ещё раз. И ещё. Опять все захохотали. – Я не нарочно, честное слово, – попытался Юрка оправдаться, но начал икать ещё чаще. Николай Михайлович нахмурился. – Вот что, Шевельков. До конца урока ещё двадцать минут, так что, к счастью, ты его не весь сорвал. Иди водички попей, обдумай свое поведение и не показывайся мне сегодня на глаза. Не переставая икать, Юрка пошёл из класса. Меня будто кто-то за язык дернул: – Как же он попьет водички, она же не кипячёная? – Вот что, Сорокин, – совсем рассердился историк. – К тебе тоже относится всё, что я сказал твоему другу. До свиданья. Я вышел из класса вслед за Юркой. Юрка дожидался меня в коридоре, улыбаясь во весь рот. – А я икать перестал! – Поздравляю, – буркнул я. – Понимаешь, икаю и не могу остановиться. Ну, думаю, всё! Ещё чуть-чуть – и заворот кишок. Аж живот заболел. Назавтра истории не было, так что настоящие неприятности начались два дня спустя. Едва Николай Михайлович вошел в класс и повесил карту, Юрка опять начал икать. – Кончай, – сказал я ему. – Не смешно. – Какие уж тут шу-ут!-ки, – ответил он. В классе снова захихикали. Пуще прежнего нахмурился историк. И через пять минут Юрка уже закрывал за собой дверь со стороны коридора. На перемене он жаловался: – Фантастика какая-то! Как только вышел из класса, сразу икать перестал. Что я, специально, что ли, икал? Что я, дурак, что ли? Я не успел ответить утвердительно, потому что прибежал Орлов и, сияя от удовольствия, сообщил, что нас вызывает директриса. Когда мы вошли в кабинет, они сидела за длинным столом и рассматривала нас, прищурившись. Посередине стола стоял графин с водой, и я подумал, удобно ли Юрке пить из директорского графина, если опять ему вздумается икать? – М-да, – покачала головой директриса. – Не ожидала от тебя, Шевельков. А от тебя, Сорокин, и подавно. Она выдержала длинную паузу. Юрка вздохнул. Я пожалел своих родителей. – Ну? Что молчите? – Я сам от себя не ожидал, Мария… Пахомовна! – воскликнул Юрка. – Я… – Маргарита Прохоровна, – поправила директриса. – Я сам от себя не ожидал, Маргарита… Пахомовна. Я, как историка опять увидел… – Николая Михайловича. – Я, как Николая Михайловича опять увидел, так на меня икота опять напала. Наверно, у меня на него иммунитет. – Что, что у тебя на него? – изумилась Маргарита Прохоровна. – Ну, этот.… Как его?.. Открылась дверь, и в кабинет вошел историк. – Присаживайтесь. Николай Михайлович, – пригласила директриса. – Будем решать, что с ними делать. Оказывается, у Шевелькова на вас иммунитет. Юрка виновато взглянул на учителя и вдруг икнул. Николай Михайлович побледнел и чуть не опустился мимо стула. Видимо, такое безрассудное хулиганство было выше его понимания. Дрогнувшей рукой он налил из графина полный стакан и выпил его залпом. – Вот видит-е, – радостно икал Юрка. – Я же не обманываю! – Прекратить паясничать сейчас же! – директриса ударила ладонью по столу и поднялась с места. – Значит, мне, как ты предлагаешь, нужно сделать выбор: либо Николая Михайловича уволить с работы, либо тебя оставить на второй год. – Ничего я не предлагаю, – пробормотал Юрка. – Ну как же? Уроки истории ты теперь посещать не в состоянии. А с двойкой по истории я тебя в следующий класс не переведу. Просто права не имею. Не так ли, Николай Михайлович? Николай Михайлович откашлялся, как будто собирался произнести речь. Но ничего не сказал, а просто кивнул. И тут меня осенило. – Шевельков не виноват! – закричал я. – Гомер во всем виноват. Он, наверное, заразный. Надо класс опрыскать! Директриса посмотрела на меня, потом на Николая Михайловича, потом опять на меня. Ужас мелькнул в её глазах. – Нет, – вздохнул Юрка. – Гомер сегодня отсутствовал, а я все равно икал. Это было правдой. – А почему это ты, интересно, икать перестал? – подозрительно произнесла директриса. – Ой, и правда! – удивился Юрка. Он набрал в грудь побольше воздуха, шумно его выдохнул и взглянул украдкой на Николая Михайловича. Но с учителем творилось что-то непонятное. Он сидел уже не бледный, а розовый, и, казалось, не дышал. Взгляд его был устремлен в противоположную стену. Он не издавал ни единого звука, но через короткие промежутки времени вздрагивал всем телом. Директриса забеспокоилась. – Что с вами, Николай Михайлович? Тот встал, взмахнул руками, будто отмахиваясь от невидимых насекомых, и выбежал из кабинета. – Ты его икотой заразил, – шепнул я Юрке. Зазвенел звонок с большой перемены. Директриса потерла пальцами виски и вдруг резко спросила: – Кто вам рассказал про Гомера? Мы переглянулись. – Николай Михайлович… – Во второй четверти еще. Она покачала головой: – Эх, вы! Ничего-то не знаете. Это было его университетское прозвище. Он самостоятельно выучил древнегреческий язык. Его на кафедре оставляли. Бескорыстнейший человек! Ему бы наукой заниматься, а он с вами мучается, остолопами. Ступайте! Мы ждали, что она вспомнит про наших родителей, снизит оценки по поведению или ещё какую-нибудь придумает нам казнь. Но директриса молча перебирала на столе бумаги, словно уже забыла про нас. Мы тихо вышли и осторожно прикрыли дверь. Иду по коридору, Юрка вдруг остановился у окна и приложил палец к губам. Я посмотрел в окно. На школьном крыльце стоял Николай Михайлович и курил. Он был без пальто и без шапки, снег падал ему прямо на голову, ложился на плечи. На голове у него я заметил маленькую лысину. Впервые я глядел на учителя сверху вниз. И мне его было жалко.