Текст:Заяц Виктор. Птица-дедушка (ж. Кукумбер 2004 № 7)

Заяц Виктор — Птица-дедушка

В начале сентября позвонила Надя, моя мама, и пригласила сходить на кладбище, дедушкину могилку подправить. Я обрадовался:

– Через полчасика подъеду. В сентябре на улице тихо и просторно, народу мало, никто никуда не торопится. Я ехал в автобусе и думал о дедушке. Вернее, не думал, а представлял, как он когда-то на заводе делал для дома кастрюли: украдёт лист нержавейки, скрутит его на валиках и лудит раскалённым молоточком. Кастрюли запечатлелись на всю жизнь, и ещё красное радио над моим диванчиком, а рядом с радио широкий дедушкин ремень, он об него точил свою бритву. Я тогда ещё и в детский садик не ходил, гулял по нашему двору и всё ждал, когда выйдут другие ребята. Но они были уже пристроены и появлялись только вечером, поэтому весь день я проводил в одиночестве. Правда, развлечений во дворе было достаточно, – то под домом, то возле сараев я обязательно находил что-нибудь интересное. Тогда, как и сейчас, тоже было тихо, только на пустыре заливались кузнечики, но туда меня ещё не пускали. Чаще всего моя прогулка начиналась с осмотра кустов возле цоколя, потому что из окон люди иногда выбрасывали очень ценные вещи – подвески от светильников, шурупчики, карандаши. Между деревянным подъездом и цоколем колыхалась паутина. У меня уже был заготовлен тополиный прутик, которым я каждый день эту паутину раскурочивал, но паука так ни разу и не видел, хотя заглядывал и в щели между досок, и в трещину на жёлтой стене. Домой, на второй этаж, я не рисковал подниматься, – могли запросто заставить обедать, а потом и спать уложить, поэтому, убедившись, что рядом нет девочек, я бежал в кусты, за подъезд. Таким образом, мне однажды удалось выманить паука, – паутина промокла, и он сам выскочил. Только бабушка, как назло, пошла в сарай за картошкой:

– Ты чего! Дома сходить не мог? Стоишь, углы обдуваешь! Я, не поворачиваясь, оправдывался:

– А потому что он мух обижает! Иногда я забирался на крыльцо и вставал на цыпочки. Из-за горизонта поднимались клубы пара. Я знал, что там, за домами и деревьями, находится котельная, но, сколько ни тянулся, ничего не мог разглядеть. Я с восторгом смотрел на больших мальчишек, которые гуляют где хотят, и могут спокойно сходить и посмотреть, откуда поднимаются облака. Котельная для меня была чем-то необъяснимым и очень желанным. Я сравнивал её то с большой пачкой печенья, то с нашей соседкой – усатой тётей Фаиной. Однажды из деревни к нам приехала Маруся, она собиралась продавать на рынке клюкву и сушеные грибы. В этот вечер я даже гулять не пошёл, выбежал только, чтобы похвастаться:

– А к нам Маруся приехала! В доме повсюду были разложены мешочки с травами, семенами и разноцветной фасолью, в большое корыто высыпали клюкву, я вынимал из неё веточки мха и отбирал негодные ягоды. Мне очень нравилось, что Маруся надела сразу два байковых халата и тёплый платок. – Дедушку– то помнишь? – спросила она. – Помню, – ответил я, хотя мне виделся только смутный силуэт с маленькими усиками, и этот силуэт протягивал жестяную баночку из-под гуталина. Вот баночку я запомнил очень хорошо. Я стоял на крыльце и держал её перед собой, чтобы все видели. Вечером Маруся отдыхала на диване, а я пристроился рядом. Я стоял и перебирал у неё на шее красные бусы в три ряда, а потом заметил длинную суровую нитку и крестик. Крестики я видел и раньше, но так близко – никогда. И засыпая, представлял, будто бы стою на нашем крыльце, а на груди у меня крестик, внизу толпятся ребята и просят: «Ну, покажи?» А я, такой серьезный, стою и ничего им не показываю. Наутро я решил, что если хорошенько поискать, то можно найти такой же крестик где-нибудь под окнами, и вознамерился обшарить все кусты возле дома и даже тайно сходить на пустырь. Но поиски оказались напрасными – крестик в окошко так никто и не выбросил. В этот ли вечер или какой другой Маруся отвлекла меня от разглядывания дяденьки на крестике рассказом о том, что у каждого человека есть душа. – Человек умер, – говорила Маруся, – а его душа, как птица летает по белу свету. – А дедушка летает? – Конечно. Весь следующий день я пытался разглядеть, как, широко размахивая руками, по небу летает дедушка. Но в небе кружилась только стая голубей, и я предположил, что, наверное, дедушка прилетел и сидит себе где-нибудь на веточке вместе с воробьями, но и на нашей берёзе дедушки не оказалось. Маруся собирала вещи, назавтра она уезжала:

– За скотину душа болит. Соседи-то присматривают, а всё же… Я услышал про душу и подсел к Марусе на диван. Напоследок она рассказала мне про Царя Небесного, как Он сидит на троне, прямо на облаках:

– А вокруг серафимы летают и поют так красиво, красиво: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!» Опять я долго не спал, всё представлял небесный трон и Царя Небесного: «Наверно, дедушка тоже там летает и поёт». Когда утром на крыльце показались родственники с тяжёлыми сумками, я подошел к Марусе, указал рукой в сторону котельной и сказал:

– А я видел, вон там, на облаках. – Ну, и кто там? – Господь Саваоф. На вокзал меня не взяли. Я бродил от сарая к дому – от дома к сараю и придумывал, чем бы заняться. Оглядевшись на всякий случай, нет ли рядом девочек, я побежал в кусты. Но в тишине двора вдруг услышал:

– Не стыдно тебе? Зачем озорничаешь? Голос был тихий и ясный, он прозвучал где-то совсем рядом. Но сколько я ни осматривался, – вокруг никого не было. Я вышел из угла, сел на лавочку и тут в один миг понял, догадался, кто меня одёрнул. На самой нижней ветке берёзы прямо надо мной сидела большая птица. Я таких птиц никогда не видел, она была зеленовато-жёлтого цвета, очень крепкая и гладкая. В другой раз я бы обязательно попытался её поймать, но сейчас не смел и пошевелиться, оттого, что птица смотрела мне прямо в глаза. Бочком, бочком я пробрался в подъезд и больше эту птицу не видел.

На могилке убираться не пришлось, – здесь недавно побывал кто-то из родственников. Мы просто сидели на лавочке, Надя о чём-то рассказывала, я не очень слушал. – А кузнецам на заводе бронь давали, вот дедушка на фронт и не пошёл. А потом его молотом в грудь ударили, что-то там у них соскочило, а то бы, может, и сейчас жил. Под тополями и берёзами по-прежнему было очень тихо, иногда срывались листья и беззвучно барахтались в воздухе. – Куда ты всё смотришь-то? – спросила Надя. – А вот, под кустом, птица. Видишь? – А-а. И не боится, смотри. – Надя протянула руку под куст, птица вспорхнула и скрылась в листве, но тут же вернулась на прежнее место. В город выходили с другой стороны кладбища, там, где шумела котельная. Напоследок я оглянулся. Птица сидела на ограде и смотрела нам вслед. – Смотрит? – спросила Надя. – Смотрит. Вокруг котельной шипели трубы, отовсюду вырывались струи пара. Надя шла и незаметно крестилась. За угасающим шумом котельной я расслышал её тихий голос:

– Свят Свят Свят Господь Саваоф!