Текст:Говорова Юлия. Монетка; Сердцевина (ж. Кукумбер 2004 № 8)

Говорова Юлия — Монетка; Сердцевина

МОНЕТКА Алексей забросил блесну, как монетку, и мы стали ждать: орёл или решка? Если орёл, накоптим окуней, в саду, рядом с выкопанной картошкой, на ольховых ветках, с укропом, с дымком. Если решка, то кошка съест. Если ничего, то ещё забросим. Алексей закидывает блесну, как монетку, и возвращается к реке каждый день. Сердцевина За время, что дружу с Алексеем, я уже очень хорошо изучила и эту скамейку, облепленную рыбьей чешуей, и яблоню-китайку, и вырезанный в двери лаз, через который протискивается мне навстречу, виляя хвостом, щенок Ричард.

Под этой яблоней, на этой скамейке мы часто поём под гитару: «Когда с тобой мы встретились, черёмуха цвела», «Есть в саду ресторанчик отличный». Мы с Алексеем любим собраться, порассуждать: сколько за эту осень поймали щук, не мало ли насолили груздей, как в этом году цвёл вереск, и главное – почему до сих пор не съездили за раками на Великую. Время от времени начитанный Алексей рассказывает мне истории про древних римлян. Например, в военных походах они постоянно ели салаты из огуречной травы и повсюду эту траву выращивали. – Сад без огуречной травы – сердце без мужества, – так они говорили. У Алексея этой травы полным-полно в огороде. И он меня каждый раз ею прикармливает. А она такая, немного колючая, в синих цветочках… Алексей – очень неприхотливый римлянин: он и огуречную траву ест, и простую петрушку. Зато и характер у него боевой. Как говорит тетя Маша, «пароходистый». В детстве на ночной рыбалке Алексей с братом придумали такую штуку: на нос лодки над самой водой они вешали стальную корзину, складывали в неё сосновые щепки, поджигали и раздували огонь. Тянулся дымок, шипела смола, и постепенно проглядывало темное, мутноватое речное дно, – коряги, водоросли, спины рыб. Алексей выезжал на ночную разведку довольно часто и не раз находил под водой выложенные камнями древние переправы, шероховатые глиняные грузила от старинных рыболовных сетей, рыжие, изъеденные временем наконечники копий. Будто пробираешься со свечой по тёмному низкому коридору и ощупываешь влажные крепостные стены руками. Этот свет, направленный в глубину, этот пар изо рта напоминал Алексею рассказы отца: как проваливались и уходили под лёд Ладожского озера подбитые немцами машины, и свет фар, как луч зенитного прожектора в небе, долго ещё сигналил из ледяной дыры. У нас за рекой, Алексей мне показывал, до сих пор хорошо видна линия обороны: блиндажи, траншеи, выкопанные в полный рост. Всё сохранилось, вплоть до выложенных дерном, прибитых саперной лопаткой брустверов. По этим траншеям и извилистым переходам можно бегать, как в лабиринте. Можно лечь, угнездиться в окопе, понюхать растущий прямо перед носом цветок и примериться, присмотреться к огневой точке: берег высокий, хорошо видны и стожки, и столбы, и тот же Алексей с удочкой. Он говорит, что в детстве, когда гулял по берегу, ноги вязли и разъезжались в месиве стреляных гильз. Если прощупывать землю, вдавливая в песок и глину металлический прут, многое можно найти. Шли мы как-то по лесу и в бруснике увидели: валяется каска, помятая, пробитая пулями. Мы, дураки, сразу примерили, а Алексей не стал. У него дома на стене рядом с клинками, выловленными из реки, висят сосновые спилы, внутри – кусочки разорвавшихся мин. У нас много осталось таких деревьев с не извлеченными, глубоко засевшими в коре пулями. На чьей стороне эти деревья воевали – никому не известно. Но человека прикрыли. Алексей подарил мне один осколок – из самой сердцевины ствола.