Текст:Крамер Александр. Рисунок (ж. Кукумбер 2009 № 01)

Крамер Александр — Рисунок

Когда я учился в младших классах, два предмета не давались мне совершенно – пение и рисование. Пение, что естесственно, недоступно было ребенку, у которого абсолютно не было слуха, но эта проблема решалась пунктуальным посещением школьного хора, где я делал вид, что пою, или пел еле слышно, а за это мое усердие ставили твердую четверку, и я был этим страшно доволен. А вот с рисованием все обстояло намного хуже. Почерк мой и сегодня такой, что все только головами качают, а родственники до сих пор говорят, что руки у меня «из одного места выросли», и понимают под этим нечто совершенно конкретное. Поэтому в шестом классе, когда в моем табеле по рисованию имелась уже в первой четверти тройка, и во второй намечалась, родители меня жестко предупредили, что если тройка и в самом деле окажется в табеле, то на каникулах на экскурсию в Киев с классом я не поеду, и никакие слезы при этом мне не помогут. Вот почему, когда наш учитель по рисованию, Эдмунд Антонович, почти перед самым окончанием второй четверти объявил, что на следующем уроке у нас будет рисунок на оценку, я понял бесповоротно, что Киева как ушей своих – не видать. Эдмунд Антонович пришел к нам в класс только в этом году и только на этот год. Вообще-то он вел изостудию для одаренных детей во Дворце пионеров, а к нам его привели неизвестные мне обстоятельства. Был он худющий, нескладный, немного пришибленный; улыбался все время как-то беспомощно и отрешенно, таскал чуть не на каждый урок работы своих студийцев и с восхищением чокнутого папаши расписывал нам их художественные и технические достоинства, агитировал нас рисовать точно также прилежно и также необыкновенно. Я не знаю, как он там в своей изостудии с одаренными управлялся, но с нами, обыкновенными, управиться он не мог, потому что школьный учитель он был никакой совершенно. Поэтому у него на уроке все занимались все чем попало: галдели, стучали, плевались из трубочки просом, стреляли бумажными скобками из рогаток… а он в это время что-то усердно себе рисовал и показывал у доски, абсолютно не обращая внимания на этот весь тарарам. Тот еще был урок! Но другого учителя, видимо, не было и с этим год целый мирились. Одно только было в нем плохо: оценки он ставил страшно придирчиво, и я у него из-за этого не вылазил из троек, а от предстоящей классной работы зависело для меня все буквально. Наконец наступил этот трижды проклятый день! Эдмунд Антонович, сияя, как в праздник, вошел в класс и объявил что сегодня состоится-таки классная работа, на которой мы должны будем нарисовать рисунок на тему «Первый снег». Я несколько раз прилежно начинал рисовать и сразу почти бросал, потому как рисунки мои выглядели так страшно, что мне даже в голову не пришло бы сдавать их, – все равно была бы верная двойка. Это была катастрофа! Все было кончено! И тогда я от полной безвыходухи решился на дикий поступок. Я открыл в тетради для рисования чистый лист и всеми цветными карандашами, которые у меня были, вместо рисунка, написал на нем крупными печатными буквами:

КАРТИНА Первый снег Утро. Ночью был снегопад. Это был первый снег в этом году. Снег шел долго и теперь красная черепица на крышах маленьких домиков под снегом почти не видна. Одни только красные трубы торчат. Из труб высоко поднимаются к небу хвосты белого и неподвижного дыма. Снег на деревьях, на крышах и на дорогах. Он искрится под утренним солнцем и слепит глаза. На улицу выбегают дети в разноцветных куртках и шапочках. В руках у них лыжи и санки. Дети кричат и смеются, катают огромные снежные шары и лепят из них веселых снеговиков. Один уже даже готов и у него вместо рук две лыжные палки. А с высокой горы перед домиками спускаются к детям клоуны и в руках у них замечательные воздушные змеи и цветные шары. 6Б класс Крамер Александр Урок рисования был один раз в неделю, и я просто не знаю, как дожил до следующего урока. Помню, что не ел, не пил и не спал. Даже любимые свои книжки не мог читать ни минуты, потому что не понимал ни слова, и на уроках тоже присутствовал только физически, а все мои мысли были заняты тем, что я натворил, и тем, что после этого будет. Поэтому, когда на следующем уроке рисования Эдмунд Антонович раздал нам наши альбомы, я чуть не лишился сознания, пока с ужасным предчувствием открывал свой проклятый «рисунок». И вдруг… Я не верил своим глазам: на злополучном листе стояла огромная красная пятерка, которую держал в руках маленький рыжий клоун, а потом пятерка появилась и в классном журнале.