Текст:Касымов Александр. Благодатное поле, где колосится жизнь

МНЕНИЕ КРИТИКА

Благодатное поле, где колосится жизнь

Уфимские фантасты думают о том как нам преобразовать мир

Кандидат философских наук Всеволод Глуховцев в своей монографии «Социально-этическая концепция В. И. Вернадского» пишет: «Итак, по Вернадскому, бессмертие человека связано с его личностью, то есть с вовлеченностью в социум и шире, — в мироздание вообще. При минимальной степени такой вовлеченности личность человека ограничена элементарными общественными свя­зями, и, естественно, его „бессмертие“ — память об этом человеке после физической смерти — то же минимально».

Вернадский с его идеей ноосферы, то есть сферы разума (общество — её часть), — один из самых актуальных мыслителей двадцатого столетия. Оста­ется пожалеть, что Владимир Иванович не делал попы­ток перевода своих взглядов на язык образов, на язык словесного искусства. Другой выдающийся ученый про­шлого века Владимир Обручев оставил нам в наслед­ство несколько фантастических повестей. Константин Циолковский также излагал свои идеи в художествен­ной форме (его роман «Вне Земли»). Иван Ефремов как известно, был не только писателем, но и ученым.

И вот вопрос: не уходит ли научная фантастика из на­шего обихода под напором фэнтези. Если говорить о написанном по-русски, не вызвали ли братья Стру­гацкие своим «Понедель­ником…» целую волну иг­ры в сказочки-салочки (а игра когда-нибудь закан­чивается, и часто особого нравственного результат; от этих иронизмов и не видно)? Машина времени превратилась в такой же фольклорный атрибут, как, например, та печка, на которой путешествовал по личным надобностям Иван-дурак…

Я не случайно тут ци­тирую монографию Все­волода Глуховцева. Он сам в последнее время активно вы­ступает в качестве прозаика и именно автора фантасти­ческих произведений. Увы и ах, кандидат наук не стре­мится писать именно НФ (термин несколько архаичес­кий, но, возможно, единственно верный — он подчерки­вает стремление к строительству не только образной ткани, но и идейной: обязателен проект будущего, меч­та о нём, описание его). Так вот, Глуховцев усиленно стирает грани. В «Перевале Миллера», в «Полнолунии» странные вещи происходят непосредственно в нашей повседневности. От повестей отдает скорее фэнтези, чем НФ, хотя в неопубликованном романе В. Г. «Штраф­ная дистанция» присутствует и попытка научного ос­мысления нереальной реальности. Но чем больше чита­ешь эти сочинения, тем больше убеждаешься в том, что автор, возможно, просто стремится расширить свои изобразительные возможности, что ему не фантазиро­вать, выдумывать, пробовать интересно, а важно искать сугубо свое место в литературе.

Вот вышла в РА «Информреклама» книжечка Всево­лода Глуховцева «Башня под облаком». Жанр обозна­чен как сборник рассказов. Но есть там и сказки (так и написано), есть и почти бытовой (но задумчивый, как всегда у этого автора) рассказ «Смерть идеалиста». Но все-таки недаром книга названа по первому в сборнике произведению. В нём с почти газетной серьезностью говорится о возможности существования — рядом, параллельно — разных времен и, соответственно, разных форм правления. Войдешь в поисках исчезнувшего дру­га в некую башню сегодня, а выйдешь из неё, скажем, позавчера (или послезавтра?) и окажешься в каком-то зверски военизированном обществе. Антиутопия? Меч­та о жизни (смерти?) как бессмертии? Все может быть… Ведь недаром тот же человек в качестве фило­софа интересуется этикой Вернадского…

Сама по себе тема вечной жизни в философии на­столько множественна, что никакой фантастики здесь много не будет. И никакое (никакая?) фэнтези не за­тмит нашу советскую привычку к научной фантастике. Одна проблема: где тут наука, а где начинается паранаука, подкармливаемая суевериями и просто первобыт­ными человеческими страхами?.. Растяжима ли, допус­тим, сфера разума во времени? А если растяжима, то до каких пределов?

Среди предшественников прозаика Глуховцева, ко­нечно же, не только мыслитель Вернадский, но и Вла­димир Одоевский с его «Русскими ночами», но и Дани­ил Гранин с его «Местом для памятника» и даже впол­не реалистическим романом «Иду на грозу»… Корпора­ция фантастов навряд ли числит их по своему ведомст­ву, а жаль. Философская проза всегда предполагала некое «полевое исследование» гипотезы. Меняющаяся личность в меняющемся обществе. Наука как двига­тель… все-таки, думаю, прогресса. «Здесь надо, чтоб душа была тверда». И дело вовсе не в остроте сюжета, а в той черте, за которой начинается мистика и текст становится эдаким галлюциногеном. Ноосфера — это вам не болото чертовщины!

Несколько увлекшись, я достаточно далеко ушел от прозы Глуховцева.

Фердинанд Бигашев из­дал нынче фантасти­ческий роман «Каби­на бессмертия профессора Бульца». Когда я рассуждаю о роли науки в обществен­ной жизни, в реализации че­ловеческой мечты о бес­смертии, тут как раз годится для иллюстрации эта книга. Скажу сразу, с чисто лите­ратурной точки зрения Ф. Бигашев не великий автор. Его произведение показывает нам людей наивных, чистых, но прописаны они схематично. Может, потому что характеры сочинителю и не требуются. (Парал­лель — Циолковский как писатель, ему нужна была лишь форма популяризации собственных идей о покорении космического пространства). Но, если я все правильно понял, в «Кабине бессмертия…» по ходу де­ла дается вариант всеобщей теории поля, и поле это — благодатное. Единица, которой измеряется материя, — окатыш. (Не будем вступать в терминологическую дис­куссию. Автору важна форма, обкатанная временем и электромагнитными волнами). Воздействуя на эти еди­ницы, человек способен добывать из ничего и кров, и пищу, а также — ну конечно! — продлевать молодость до полной безграничности.

Не знаю, может быть, серьезные ученые мужи высме­яли бы такую «идеологию» (чрезмерная её простота и даже, пардон, простонародность, полагаю, очевидны), а я, читая, вспоминал «Лезвие бритвы» и «Туманность Ан­дромеды» Ивана Ефремова. Сбивающиеся на трактаты толстые книжки открывали (и, надеюсь, открывают) перед читателем ворота в какой-то особый мир, где не­возможное возможно и перед интеллектом отступает суеверие. Оптимизм такой футурологии вдохновляет, а не пугает. Свободный человек свободен в своих дерз­новенных мечтах!

Думаю, наступило время хвалить за благие намере­ния. Жажда коммерческого успеха — дело, конечно, не­страшное, но что-то я пока не встречал книг, сочинен­ных ради утоления этой жажды и являющихся достиже­нием в сфере воспитания чувств. Ведь любой проект будущего воспитывает наши чувства. Хотя думаю, что ода науке влияет на нравы более опосредованно, чем триллер с погонями и убийствами. В гору подниматься труднее…

Бессмертие по Бигашеву — реализация метафоры Вернадского. И если бы этому фантасту ещё и более совершенный литературный инструментарий, цены бы ему не было!

Фантастику того или иного рода в нашем городе сей­час пишут многие. Я сказал здесь только о двух авторах, но надеюсь, будет повод сказать и о других.

Александр КАСЫМОВ.

газ. Вечерняя Уфа, 2 августа 2001 г.