Текст:Бахревский Владислав. И немножко сын медведицы (ж. Кукумбер 2006 № 6)
Бахревский Владислав — И немножко сын медведицы
Художник: Чернова Александра
Девочки сидели на лавочке под вишней, как под облаком. В белых цветах трепетала золотая песенка пчелиной семьи. Уже был поздний вечер. Над рекой висела косица вешнего парного тумана. На другой стороне улицы, с двумя удочками на обоих плечах, шёл мальчишка. Люба опустила голову и зашептала одними губами, без голоса:
– Погляди скорее! Погляди! Юля не поняла куда, на кого глядеть и почему Люба прячет глаза. Потом догадалась – секрет! Подставила к Любиным губам ухо. – На него смотри! На него! Юля встрепенулась, но мальчик завернул в проулок, и только удочки, весело покачивая лесками, как хвостиками, летели над забором. – Знаешь, кто это? – шёпотом спросила Люба, хотя никто не подслушивал. – Кто же? – Сын медведицы! Юля обиделась, дёрнула плечом: она не терпела, чтоб её разыгрывали. – Честное-пречестное! Его мама с папой сено косили, а он из шалаша – в лес, и потерялся. И его взяла медведица. Своим молоком кормила. Целую неделю. Юля искала в словах подруги подвох, но Люба даже по лбу себя стукнула:
– Тресни мои глаза! – А как же он к людям вернулся? – Нашли. Ему было-то всего год и семь месяцев. Юля встала на лавку, потянулась на носках, но уже и удочек не стало видно. Деревня была из тех, что возрождались к жизни. Лет двадцать простояла брошенной на радость лесу, траве и всему, что растёт, цветёт, порхает и бегает. – Хорошо, когда народу прибывает, – Люба достала из кармана зеркальце и погляделась. – Мы теперь вдвоём будем в Сашку влюблённые. – А ты в него влюблена? Люба только рукой махнула:
– Ох, подруга! – И тихонечко пропела:
Я не утка и не гусь,
Плавать не умею.
Сшила милому платок –
Подарить не смею.
Зазвенел комар. – Пошли! – тотчас поднялась с лавки Люба. – Один пожаловал – значит, со всего света комарьё скличет. Юля думала, что они пойдут в проулок, к речке, но Люба сделала страшные глаза:
– Соображение надо иметь! Подумают, что мы за Сашкой бегаем. И они пошли улицей, к церкви, недавно выбеленной, с зелёными куполами и зелёными изразцами вокруг окошек. – Ты много раз влюблялась? – спросила Люба. – Я?! – испугалась Юля. – Ой! Ой! Как малолетка! А ведь уж в пятый пойдёшь. – Но ведь можно влюбиться только один единственный раз, – не очень уверенная в своих познаниях, сказала Юля. – Милая! – Люба даже головой покачала. – То любить можно один раз, а влюбляться – пожалуйста! У нас в деревне семеро мальчишек, и я во всех влюблялась. Как кто новый приедет, так уж и готово. Влюблена. – А в Сашу? – И в Сашку! В него первого. Он ведь здешний. У церкви свернули на тропинку, сбегавшую с косогора к реке. – Теперь можно, – объяснила Люба. – Здесь все гуляют, потому что вид красивый. А Сашка рыбачит за лозняками. Видишь дымок? Так это не дымок, а лозняки. В едва-едва зеленеющей дымке была такая нежность, такое весеннее беспокойство, что у Юли холодно стало между лопатками. Ей немножко мешала Любина трескотня, но одна бы она не решилась идти через луговины и заросли черёмухи к реке, которая и в берега-то ещё не успела войти после разлива. – Хочешь, я тебя присушке обучу? – спросила вдруг Люба. – Присушке? – Ну да. Моя мама моего папу навек к себе присушила. Он сам говорил. – А как это? – Да очень просто. Пораньше встанешь и скажешь солнышку три раза. Хоть на того же Сашку. На всю жизнь к тебе присохнет. – А если… он не захочет? – Кто его спрашивать будет? Присохнет, присохнет! Как миленький! – Тут Люба перевернулась на одной ноге и сказала быстрым шёпотом: – Тирлич, тирлич, нам хлопцев покличь, взойди, солнышко, скорей, Сашку-хлопца разогрей, чтобы был он к Юлиному сердцу припаянным. Запомнила? – Не очень. – Слушай ещё раз. – Не надо, – попросила подругу Юля. – Это ведь нечестно – присушать. – Чтой-то?! Мой папа не жалуется. Ему очень нравится, что он присушенный. Юля вздохнула. Она не умела спорить и не хотела. Тропинка петлёй обошла старицу, отвернулась от топкого места, выгнув спинку, забралась на бугор. Тут-то девочки и увидели Сашу. Он, наверное, услышал шаги, чуть глянул на девочек и опять замер над поплавком. Изогнулся, дёрнул удочку вбок, кверху! Тяжелая серебряная рыба расплескала воду и теперь расплёскивала воздух. Саша свободной рукой взял рыбу за жабры и повернулся к девочкам, сияя от удачи. – Сашка! – на всю реку сообщила Люба. – Это Юля. Новенькая. Саша кивнул, осторожно снимая добычу с крючка. – На знакомство! – крикнул он и пустил рыбу в воду. – Ты чего? Сдурел? – ахнула Люба. – Из такой целую уху можно сварить. – Ни капельки не сдурел! – засмеялся Саша. – Пусть плавает. И принялся менять червяка. Люба потащила Юлю за собой, вверх по тропке. – Присушка-то сработала, – Как?! – изумилась Юля. – Да так. Я на тебя колдовала, и вот уж и готов. Юля в ту ночь до петухов не спала: луна светила. Белые облака вздымались у самых окон. Соловей близко щёлкал. Щёлкнет, щёлкнет и задумается. Юля тоже всё задумывалась. Какая же дурная эта милая Люба! Ужасная чудачка! – Тирлич, тирлич, нам хлопцев покличь… И тотчас вставало перед глазами: застенчиво улыбающийся мальчик, рыба, мелькнувшая в речной ряби… Мальчик как мальчик. Но ведь молочный сын медведицы! Что-то в нём есть. Не знать – может, и не увидишь. Но что-то такое в нём всё-таки… И Юля переводила взгляд на серебряные облака вишни.