Текст:Шеваров Дмитрий. Ледоход (ж. Кукумбер 2010 № 05)
Шеваров Дмитрий — Ледоход
В страшную, с воем на чердаке, воробьиную ночь пришёл пьяненький Василёк и попросил у дедушки денег. «Вы нас напугали… Идите, идите и больше не приходите… ночью. Да, на здоровье… Что на реке? А-а, ну хорошо, хорошо…» Хлопает дверь, звенит цепочка. Дед рассказывает бабушке: «Приходил Васильков… Нет, ничего не случилось… Говорит, лёд пошел. Да-да, лёд… Я ему дал три рубля, а что делать? Катится по наклонной плоскости…» После уроков дед заходит за мной, и мы идём не домой, а к реке. Мы приходим к деревянному мосту у кукольного театра. На мосту уже много людей, и все смотрят вниз. Что-то под мостом бьётся, колотится, сваи вздрагивают от того, что кто-то с неистовой силой жмёт на них, трётся, и получается несусветный скрип. Кажется, какое-то упрямое чудовище прорывается под мостом и не может прорваться. Мы вспоминаем, что бабушка просила нас купить на обратном пути молока. За молоком у магазина стоит очередь. Мне кажется, что она всегда там стоит – в дождь, в снег, в любое время года. Мы встали последними в этой тихой, почти немой очереди. Только когда подъехала машина с молокозавода, по очереди прошёл вздох: «Ну, привезли, дождались…» Старики и старушки заново расставляли друг друга по местам. Рабочие, небрежно разгружавшие машину, уронили один пакет с молоком, и по асфальту растеклась белая лужица. Старухи что-то зашептали сухими губами. Мелкими шагами очередь теснилась, будто бы двигалась. На самом деле, движения почти не было. Уже в темноте мы принесли домой шесть заветных пакетов молока и две пачки творога. «Вот счастье», – сказала бабушка.
После ужина дедушка ушёл к соседу смотреть футбол, а я сел за букварь и стал готовить выразительное чтение. «…Слова бывают разные: весёлые и грустные, маленькие и большие. Вот слово Вася. Оно небольшое. Ведь Васе всего пять лет. Вырастет Вася. Вырастет и его имя. Васю станут называть Василий. А потом – Василий Петрович. Есть ещё вежливые слова: спасибо, пожалуйста, здравствуйте. Есть слова очень важные: октябрёнок, пионер, коммунист, партия, мир. Но самое важное, самое дорогое слово – Родина». И тут в дверь пронзительно, без передышки, звонят. Я ближе всех к порогу и бегу открывать. Ясно, кто-то просто навалился на звонок. Наверное, это баба Клава с третьего этажа, она думает, что бабушка одна, плохо слышит, и надо звонить изо всех сил… В дверях стоит Василёк. Он и правда навалился левым плечом на звонок. – Привет, Митька. На вот, отдай дедушке, – и подает мне аккуратно сложенную вдвое десятку. «Он опять пьяный, зачем дедушка даёт ему деньги», – думаю я. Василёк садится на ящик против дверей: – Попить принеси. Прямо из-под крана принеси… Я приношу ему кипяченой воды из кастрюли.
– Хорошая у вас вода… Он неохотно отдаёт мне стакан и неуверенно спускается вниз. Через окно я вижу, как Василёк стоит в задумчивости посреди двора, поправляет шапку, потом ищет глазами наше окно и машет мне рукой. Я ему не отвечаю, сжимаю стакан и десятку. Василёк исчезает. Я снова сажусь за книжку. «Вот слово Вася. Оно небольшое…» «Почему же я не помахал ему рукой? Ведь он же хороший, – думаю я, – ну, что, трудно мне было махнуть ему?.. А вдруг бы он понял, что я зову его, и опять бы пришёл… Нет, хорошо, что я ему не помахал. Может, он и не мне махал, а бабе Клаве, допустим. Он у неё тоже просил деньги, но она ему не давала…» Потом приходит дед, я отдаю ему десятку. «Хорошо, положи мне в стол. Давай-ка собирать портфель…» – А на ледоход мы завтра пойдём? – Я думаю, ледоход кончился. – Как, совсем? – Да, все льдины уплыли. Ночью мне приснилось, что я плыву на льдине. А на другой льдине – Василёк. Вот мы проплыли город. Мы машем друг другу, а народ с берега машет нам. Василёк смеется и кричит мне: «Скажи-ка, Митька, какое самое дорогое, самое главное слово, а?!» «Родина!!» – кричу я ему и просыпаюсь оттого, что это слово кувыркается у меня на губах. – Что ты, сыночка? – дед стоит у моей раскладушки и ищет выключатель у настольной лампы, – что ты, что ты…