Текст:Голявкин Виктор. Я жду вас всегда с интересом (ж. Кукумбер 2006 № 3)

Материал из Буквицы
Версия от 10:47, 20 июля 2018; Karaby (обсуждение | вклад)
(разн.) ← Предыдущая версия | Текущая версия (разн.) | Следующая версия → (разн.)
Перейти к навигации Перейти к поиску

Голявкин Виктор — Я жду вас всегда с интересом

Художник: Покалев Максим

Такого педагога я не встречал за все время своей учебы. А учился я много. Ну, во-первых, я в некоторых классах не по одному году сидел. И когда в художественный институт поступил, на первом курсе задержался. Не говоря уже о том, что поступал я в институт пять лет подряд. Но никто не отнесся ко мне с таким спокойствием, с такой любовью и нежностью, никто не верил так в мои силы, как этот запомнившийся мне на всю жизнь профессор анатомии. Другие педагоги ставили мне двойки, даже не задумываясь над этим. Точно так же не задумываясь, они ставили единицы, а один педагог поставил мне ноль. Когда я спросил его, что это значит, он ответил: «Это значит, что вы – НОЛЬ! Вы ни черта не знаете, а это равносильно тому, что вы сами ни черта не значите, вы не согласны со мной?» – «Послушайте, – сказал я тогда, – какое вы имеете право ставить мне ноль? Такой отметки, насколько мне известно, не существует!» Он улыбнулся мне прямо в лицо и сказал: «Ради исключения, приятель, ради исключения, я делаю для вас исключение!» Он сказал таким тоном, как будто это было приятное исключение. Этим случаем я хочу показать, насколько все педагоги не скупились ставить мне низкие оценки. Но этот! Нет, это был исключительный педагог! Когда я пришел к нему сдавать анатомию, он сразу, даже не дождавшись от меня ни слова, сказал, мягко обняв меня за плечо:

– Ни черта вы не знаете… Я был восхищён его проницательностью, а он, по всему видно, был восхищён моим откровенным видом ничего не знающего ученика. – Приходите в другой раз, – сказал он. Но он не поставил мне никакой двойки, никакой единицы, ничего такого он мне не поставил! Когда я спросил его, как он догадался, что я ничего не знаю, он в ответ стал смеяться, и я тоже, глядя на него, стал хохотать. И вот так мы покатывались со смеху, пока он, всё ещё продолжая смеяться, не махнул рукой в изнеможении:

– Фу… бросьте, мой милый… я умоляю, бросьте… ой, этак вы можете уморить своего старого седого профессора… Я ушёл от него в самом прекрасном настроении. Во второй раз я, точно так же ничего не зная, явился к нему. – Сколько у человека зубов? – спросил он. Вопрос ошарашил меня: я никогда не задумывался над этим, никогда в жизни не приходила мне в голову мысль пересчитать свои зубы. – Сто! – сказал я наугад. – Чего? – спросил он. – Сто зубов! – сказал я, чувствуя, что цифра неточная. Он улыбался. Это была дружеская улыбка. Я тоже в ответ улыбнулся так же дружески и сказал:

– А сколько, по-вашему, меньше или больше? Он уже вздрагивал от смеха, но сдерживался. Он встал, подошёл ко мне, обнял меня, как отец, который встретил своего сына после долгой разлуки. – Я редко встречал такого человека, как вы, – сказал он, – вы доставляете мне истинное удовольствие, минуты радости, веселья… но, несмотря на это… – Почему? – спросил я. – Никто, никто, – сказал он, – никогда не говорил мне такой откровенной чепухи и нелепости за прожитую жизнь. Никто не был так безгранично невежествен и несведущ в моём предмете. Это восхитительно! – Он потряс мне руку и, с восхищением глядя мне в глаза, сказал: – Идите! Приходите! Я жду вас всегда с интересом! – Спросите ещё что-нибудь, – сказал я обиженно. – Ещё спросить? – удивился он. – Только кроме зубов. – А как же зубы? – Никак, – сказал я. Мне неприятен был этот вопрос. – В таком случае посчитайте их, – сказал он, приготавливаясь смеяться. – Сейчас посчитать? – Пожалуйста, – сказал он, – я вам не буду мешать. – Спросите что-нибудь другое, – сказал я. – Ну хорошо, – сказал он, – хорошо. Сколько в черепе костей? – В черепе? – переспросил я. Всё-таки я ещё надеялся проскочить. Он кивнул. Как мне показалось, он опять приготовился смеяться. Я сразу сказал:

—Две! – Как? – Лоб и нижняя челюсть. Я прождал, когда он кончит хохотать, и сказал:

– Верхняя челюсть тоже имеется. – Неужели? – сказал он. – Так в чём же дело?! – сказал я. – Дело в том, что там есть ещё кости кроме этих. – Ну, остальные не так значительны, как эти, – сказал я. – Ах, вот как! – сказал он весело. – По-вашему, значит, самая значительная – нижняя челюсть? – Ну, не самая… – сказал я, – но, тем не менее, это одна из значительнейших костей в человеческом лице… – Ну, предположим, – сказал он весело, потирая руки, – ну а другие кости? – Другие я забыл, – сказал я. – И вспомнить не можете? – Я болен, – сказал я. – Что же вы сразу не сказали, дорогой мой! Я думал, он мне сейчас же тройку поставит, раз я болен. И как это я сразу не догадался! Сказал бы – голова болит, трещит, разламывается, разрывается на части, раскалывается вся как есть… А он этак весело-весело говорит:

– Вы костей не знаете. – Ну и пусть! – говорю. Не любил я этот предмет! – Мой милый, – сказал он, – моё восхищение вами перешло всякие границы. Я в восторге! До свидания! Жду вас! Он с чувством пожал мне руку. Но он не поставил мне никакой двойки, никакой единицы! – До свидания! – сказал я. Я помахал ему на прощание рукой, а уже возле дверей поднял кверху обе руки в крепком пожатии и помахал. Он был всё-таки очень симпатичный человек, что там ни говорите. Конечно, если бы он мне тройку поставил, он бы ещё больше симпатичный был. Но всё равно он мне нравился. Я даже подумал: уж не выучить ли мне, в конце концов, эту анатомию, – а потом решил пока этого не делать. Я всё-таки ещё надеялся проскочить! Когда я к нему в третий раз явился, он меня как старого друга встретил, за руку поздоровался, по плечу похлопал и спросил, из чего глаз состоит. Я ему ответил, что глаз состоит из зрачка, а он сказал, что это ещё не всё. – Из ресниц! – сказал я. – И всё? Я стал думать. Раз он так спрашивает, значит, не всё. Но что? Что там ещё есть в глазу? Если бы я хоть разок прочёл про глаз! Я понимал, конечно, что бесполезно что-нибудь рассказывать, раз не знаешь. Но я шёл напролом. Я хотел проскочить. И сказал:

– Глаз состоит из многих деталей. – Да ну вас! – сказал он. – Ведь вы же талантливый человек! Я думал, он разозлится. Думал: вот сейчас-то он мне и поставит двойку. Но он улыбался! И весь он был какой-то сияющий, лучистый, радостный. И я улыбнулся в ответ – такой симпатичный старик! – Это вы серьезно, – спросил я, – считаете меня талантливым? – Вполне. – Может быть, вы мне тогда поставите тройку? – сказал я. – Раз я талантлив? – Поставить вам тройку? – сказал он. – Такому способному человеку? Да вы с ума сошли! Да вы смеётесь! Пять с плюсом вам надо! Пять с плюсом! – Не нужно мне пять, – сказал я. – Мне не нужно! – Какая-то надежда вдруг шевельнулась, что всё-таки он может мне эту тройку поставить. – Вам нужно пять,– оказал он.– Только пять. – По-вашему, выходит, вы лучше знаете, что мне нужно? – Но вы не отчаивайтесь! Главное – не отчаивайтесь! Веселей глядите вперед, и главное, не отчаивайтесь!