Текст:Мурашова Екатерина. Митя (ж. Кукумбер 2008 № 3)

Мурашова Екатерина — Митя

Митя был настоящий хомяк, совершенно не похожий на тех ленивых разноцветных зверьков с пушистой шерстью, которых сейчас продают на рынках под названием «хомячки». Он был мускулистым и гладким, с белыми щеками и розоватым брюшком. При электрическом свете его жёсткая тёмно-рыжая шёрстка отливала красным, как песок на закате. Такой вид хомячков называется сирийским, но Митя родился где-то в Средней Азии. В то время Средняя Азия и Россия были одной страной, которая называлась Советский Союз. Митю и его собратьев поймали в песках Средней Азии и привезли в Ленинград, в зоомагазин – продавать. Спустя много лет я узнала, как именно ловят грызунов. Хомячки, мыши, суслики и многие другие грызуны живут колониями. Колония – это такой грызунячий городок со множеством норок, отнорков, дорожек и кладовых. В каждой колонии живут десятки или даже сотни зверьков. Вблизи такого городка ловцы закапывают в песок или землю большие бидоны или кастрюли с гладкими стенками. К кастрюлям-колодцам ведут дощечки-правилки, тоже закреплённые в земле. Наткнувшись на дощечку, расположенную на его обычном пути, грызун бежит вдоль неё и в конце сваливается в кастрюлю, из которой не может выбраться (хомячки, в отличие от мышей и крыс, почти не умеют прыгать). Ловцам остаётся только время от времени проверять кастрюли и забирать улов. Стоил Митя довольно дорого – два рубля. Мороженое в то время стоило пятнадцать копеек, билет в кино на детский сеанс – десять копеек, а проезд в метро – пять. Считайте сами. Да ещё два рубля стоил аквариум для Мити. – Сплошное разорение! – возмущённо сказала мама, но я не очень-то обратила внимание на её слова. Хомяка мне уже пообещали, а от своих обещаний мама старалась не отказываться, потому что это было непедагогично. К тому же хомяк нужен был для воспитания у меня чувства ответственности. Впрочем, и это тоже были только отговорки. К своим семи годам я очень деятельно любила животных: кормила кошек, продавала на рынке подвальных котят, подбирала подбитых птиц и больных голубей, пару раз приводила с улицы бродячих собак, которых потом приходилось пристраивать деревенским знакомым. Так что хомяк был обещан мне в качестве «малого зла», в обмен на обещание прекратить всю остальную «зоологическую» деятельность. Мама с бабушкой думали, что если у меня будет своё собственное животное, то ко всем остальным животным я тут же потеряю интерес. Я уже тогда знала, что они ошибаются, но молчала об этом. А вы как поступили бы на моём месте? В большом аквариуме на прилавке жили штук тридцать хомячков. Все они спали в углу, в опилках, свернувшись в аккуратные рыжие клубочки. Только один хомяк стоял на задних лапках и безостановочно скрёб розовыми коготками стеклянную стенку. Я постучала по стеклу пальцем. Хомяк наморщил нос и нахмурился. Если бы он был собакой, то явно сказал бы: «Р-р-гав!» – Веди себя прилично! – сказала мама. – Не трогай руками! – Хочу вот этого! – сказала я, указывая на стоящего на задних лапах хомяка. – Возьмите другого, – посоветовала маме продавщица. – Этот злой. Мы его уже один раз ловили, он сменщицу через варежку укусил. И беспокойный очень. Может, больной? Вон тот самочка, светленький, у стенки… Берёте? – Вот этого, пожалуйста, – вежливо сказала я, указывая пальцем. Продавщица вопросительно взглянула на маму. – Ну, в конце концов, это же ей покупаем… – нерешительно сказала мама. – Покусает ребёнка – обратно не приносите, – обиженно сказала продавщица, пожала плечами и надела на руку большую брезентовую рукавицу. Увидев в клетке руку с рукавицей, хомяк отскочил от стенки, сел на попу и приготовился к прыжку. – Вот видите, – ухмыльнулась продавщица. – Я ж вас предупреждала. – Вот сюда, пожалуйста, – сказала я и подставила банку. Мама в другом отделе получала аквариум. Завернутый в серую бумагу, перевязанный мохнатой верёвкой, он тоже казался почти живым.

Дома я распаковала аквариум, задумчиво поглядела на него, вспомнила магазинных хомячков и сказала:

– Надо бы где-нибудь опилок раздобыть. В деревню, может, съездить? – Сейчас! – откликнулась мама. – Газеткой обойдется. Вон, у дедушки возьми. – Дедушка! – спросила я. – Что можно взять? Здесь есть «Ленинградская правда», просто «Правда» и «Известия» (я ещё не ходила в школу, но уже умела читать, по крайней мере, заголовки). – Бери что хочешь! – крикнула из кухни бабушка. – Всё равно везде одно и то же написано. – Да? – удивилась я и взяла одну из «Правд», рассудив, что у дедушки ещё одна «Правда» останется. – Надежда, ты не понимаешь политической тонкости момента! – сказал бабушке дедушка. Бабушка в кухне загремела кастрюлями. Я постелила половинку газеты на дно аквариума, а вторую половинку разорвала на мелкие клочки. Потом поставила в аквариум мисочку с водой и мисочку с едой. Еды я набрала у бабушки на кухне. Она состояла из: гречневой крупы, корочки хлеба, листика капусты, кусочка сыра и ломтика колбасы. – А колбаса зачем? – спросила мама. – Он же хомяк, а не кошка. – На всякий случай, – сказала я. – Мы же не знаем, что он любит. – Буду я ещё хомяков колбасой кормить! – огрызнулась мама. – Даже если он от неё без ума. – Кинь ему туда тряпочек, – посетовала бабушка. – Или вон хоть ваты клок. Мыши всегда в тряпках гнезда делают. – Но он же не мышь, – возразила я. Бабушка покосилась на банку с хомяком, стоящую на столе. – Мышь! – уверенно сказала она. – Только бесхвостая. Удерёт, всё в доме перепортит. Вот увидите. Тоже моду нашли – мышей в магазине за деньги покупать! Я вытряхнула хомяка из банки. Он сразу же встал на задние лапы и пошел вдоль стенки, скребя коготками по стеклу. Сначала он наступил задней лапкой в миску с водой и пролил её на газету, потом рассыпал миску с кормом. – Продавщица предупреждала, – вздохнула мама. – Убери его и накрой чем-нибудь, – сказала бабушка. – Зверь с воли, привыкнуть должен. Он же, небось, раньше в степи жил. А в степи – простор… Трава как море и небо без конца, без краю… Помнишь, Пётр? – Помню, – откликнулся дедушка. В молодости он был геологом и ездил с экспедициями по всему Советскому Союзу. Бабушка ездила вместе с ним. Мне стало жалко хомяка, тоскующего по родным просторам. – А нельзя его туда… обратно в степь? – спросила я. – Ага, сейчас, – сказала мама. – Не нужен тебе, так и скажи. Подарим кому-нибудь, хоть вот Валиным ребятишкам. – Обойдутся! – сказала я, накрыла аквариум оставшейся «Правдой» и убрала его под плиту.

К утру хомяк изгрыз обе «Правды» почти в труху, съел всё, кроме гречки, и построил себе в одном из углов аккуратное гнездо. В противоположном углу аквариума он устроил себе туалет. – Ага! – одобрила бабушка. – Где спит, там не гадит. Это правильно. А как его звать-то будем? – Митя, – сказала я. Имя как-то само собой придумалось. – Ну, Митя так Митя, – согласилась бабушка.

Приручился Митя довольно быстро. Бабушка, которая лучше всех нас разбиралась в мышах, присмотрелась к нему и сказала, что Митя – еще совсем молодой хомяк, хотя и взрослый. По её словам, у старых грызунов шерсть выцветает, лапы шелушатся и глаза закрываются с углов плёнкой. У Мити ничего этого не наблюдалось. Шерсть у него была ярко-рыжая, глаза – чёрные, блестящие и любопытные, а лапки – нежно-розовые. В каждом коготке просвечивала крохотная алая ниточка – кровеносный сосудик. Розовый Митин нос постоянно двигался. Вместе с ним двигались и белые усы. Передние лапки действовали почти как руки – сидя на толстом задике, Митя мог брать в них любые предметы, поворачивать их, подносить ко рту. Где-то через пару недель Митя перестал бросаться на руку, которую опускали в аквариум, а через месяц уже брал с руки корм. – Скучно ему в аквариуме-то, – сказала как-то мама. – Выпусти его погулять. – Куда? – спросила я. – Да хоть вот на стол. Я сбегала в кухню, где стоял Митин аквариум, взяла хомячка двумя пальцами под мышки, принесла в комнату и посадила на мамин письменный стол. Митя присел, прикрыл глаза и начал быстро-быстро шевелить усами. – Боится, – сказала мама. – Положи на стол чего-нибудь, чтоб он спрятаться мог. Я положила на стол мамину коробочку из-под духов. Митя понюхал в её сторону и отошёл подальше. – Кажется, ему духи не нравятся, – предположила я. – По-видимому, да, – согласилась мама. – Может быть, ему понравится коробка из-под геркулеса. Если бы я была хомяком или, допустим, лошадью, то мне, наверное, нравилось бы, как она пахнет. Овёс всё-таки… Я уже хотела идти в кухню за коробкой, но в это время раздался такой звук, как будто бы на пол уронили кусочек сырого теста. – Разбился! – ахнула я. – Не похоже, – сказала мама, лежа на диване и наблюдая, как рыжий комок, виляя толстым задом, пропихивается в щель между подшивками «Науки и жизни», сложенными под письменным столом. Часа три после этого я ловила Митю. Мама руководила мной с дивана. Я переложила множество книг и журналов, уронила себе на голову «Сагу о Форсайтах» и три тома Тургенева, нашла свой белый носок, который потеряла ещё в прошлом году, погремушку, мамину пудреницу со сломанной крышкой и дедушкин портсигар. Митю я тоже иногда видела. Он смотрел на меня с удивлением, а когда я протягивала к нему руку, неторопливо уходил в следующую щель. Утешало то, что он выглядел совершенно здоровым. По-видимому, падение со стола ему не повредило. Потом в комнату заглянула бабушка и позвала меня ужинать. – Прибраться решили? – спросила она, увидев разложенные по всей комнате стопки книг, журналов и кучки вещей. – Давно пора. А то совсем скоро грязью зарастём. Как раз в этот момент из-под дивана вышел Митя. Он сел на задние лапки и осмотрелся. Возможно, он услышал бабушкин голос. Днём, когда я была в детском саду, а мама – на работе, бабушка подкармливала Митю и разговаривала с ним. – А это ещё что за безобразие?! – воскликнула бабушка. – Немедленно убрать! – не слишком нам доверяя, бабушка нагнулась, схватившись при этом за поясницу, с брезгливой гримасой на лице взяла Митю двумя пальцами и понесла его в кухню, крикнув мне на прощание. – Руки помой! С мылом и горячей водой! Мы с мамой переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Что тут скажешь! После этого случая мы стали выпускать Митю гулять по комнате. Гулял Митя хорошо, и всегда откликался, если ничем не был занят. Постучишь согнутым пальцем по углу дивана, позовешь: «Митя, Митя, Митя!» – и через минуту откуда-нибудь высовывается рыжая щекастая мордочка с короткими медвежьими ушками. Как будто спрашивает: «Чего звали?» Если Митя был занят, то на зов он не откликался. Думаю, что он его (зов) даже и не слышал. Зато самого Митю слышно было в этом случае очень хорошо. Потому что если Митя был занят, то это значило, что он что-то грыз. Грыз Митя самые разные вещи: углы дивана, ножки шкафа, низ двери, книжки в глянцевых обложках. Особенно Митя любил карандаши и обои. Раздобыв где-нибудь карандаш, он его сначала любовно осматривал и обнюхивал, поглаживая лапками грани, потом осторожно пробовал на вкус, и лишь потом пристраивался окончательно и с хрустом вгрызался жёлтыми длинными зубами. Буквально через пару минут от карандаша оставалась кучка мелких щепок. Грифель Митя тоже зачем-то разгрызал на аккуратные кусочки длиной около двух сантиметров каждый. Бабушка говорила, что у Мити чешутся зубы. Мы с мамой пытались класть ему в аквариум палочки и веточки разных пород деревьев. Однако породу «карандаш» Митя категорически предпочитал всему остальному. Обои Митя грыз с углов и делал это поистине виртуозно, начиная снизу и поднимаясь всё выше и выше, опираясь при этом спиной о стенку тахты, а лапами цепляясь за лохмотья обоев. От бабушки (она была глуховата) мы с мамой Митины обойные подвиги скрывали. Однажды бабушка, которая вообще-то днём не ложилась, считая это баловством, пекла пироги и почувствовала себя плохо. Она выпила 30 капель корвалола и прилегла на тахту. Лекарство подействовало, но какое-то шуршание не давало ей задремать. Бабушка повернула голову и вдруг увидела рыжую мордочку, выглянувшую из-за края тахты. – А ты здесь как?! – удивилась бабушка, знавшая, что Митя прыгать вверх не умеет, и не мог сам запрыгнуть на тахту. – Хруп! Хруп! Хруп! – ответил Митя, который узнал бабушку, успокоился и продолжал грызть обои, удобно расположившись на тахте. Бабушка заглянула за тахту, увидела полностью обгрызенный угол и… Немая сцена. Моей подруге Ире, которая жила в соседней квартире, Митя очень нравился. Когда она приходила ко мне в гости, она всегда подолгу играла с ним. Ира просила своих родителей тоже купить ей хомяка, но родители не соглашались. Ира очень расстраивалась, мне было её жалко, и в конце концов я предложила ей взять у меня Митю вместе с аквариумом на недельку напрокат. Ирины родители подумали и согласились. Митя вместе с аквариумом переехал к Ире. Я каждый день навещала его и следила, чтобы он не скучал. Митя, кажется, не скучал. И даже, наоборот, потолстел и залоснился пуще прежнего. Ирина старенькая прабабушка никак не могла понять, что Митя таскает еду к себе в гнездо и делает там запас, как в норе у себя на родине. Ей казалось, что если еда с блюдца исчезает, то значит, Митя её съел. И ему надо дать что-нибудь ещё. В конце концов, Митино гнездо стало похоже на королевский трон, построенный из сухих корок, кусочков сыра, капусты, моркови и тому подобных вещей. Внизу была сложена еда, потом слой газетных обрывков, потом слой ваты, а наверху – сам Митя, очень довольный тем, что ему удалось собрать такой солидный «запас». Вечером Митю выпускали гулять. Митя не знал Ириной квартиры, не выходил на её зов, и поэтому часто терялся. Однажды он потерялся почти на два дня. Ира плакала, её родители нервничали, потому что куда-то делся чужой хомяк, а Митя, как потом оказалось, не терял времени даром. Внутри дивана Ириных родителей был такой специальный ящик, в котором хранилось сложенное стопками чистое постельное белье. За два дня Митя выгрыз в этих стопках хорошенькую аккуратную нору с несколькими отнорочками. Когда Ира, наконец, догадалась заглянуть в диван и нашла там Митю, она очень обрадовалась. Но её мама сказала:

– Наверное, он там за два дня всё белье загадил. Придётся теперь перестирывать. Она развернула простыню, лежавшую сверху и увидела на ней шестнадцать аккуратных круглых дырок, соответствовавших Митиной «норе». Потом она развернула пододеяльник, потом ещё одну простынь… – Знаешь, Катя, – грустно сказала мне Ира, возвращая Митю домой. – Я почему-то думаю, что мне никогда не купят хомяка… – Очень жаль, – вздохнула я. – Хомяки такие красивые. Если бы у тебя тоже был хомяк, они бы с Митей обязательно подружились…

Одной из самых забавных Митиных особенностей была привычка прятать еду в защёчные мешки. Сам Митя при этом смешно раздувался и становился похожим на маленький кургузый молоток. Щеки почти закрывали глаза, и к гнезду нагруженный Митя добирался практически на ощупь. Там он садился на задние лапки, а передними выдавливал из-за щёк крупу или другой припас, который удалось раздобыть. Однажды Митя залез в кухонный шкаф-пенал, где бабушка хранила запасы всякой крупы. С точки зрения хомяка, там было очень много всего вкусного, и Митя мог бы наесться до отвала. Но хомяки, в отличие от мышей и крыс, на месте почти ничего не едят. Они всё несут в кладовую, в норку. Когда Митя вышел из шкафа, я сразу поняла, что с ним что-то не так. Митя шёл каким-то странным зигзагом и цеплялся за предметы, мимо которых проходил. – Ой, бабушка, погляди, что это с Митей? – испуганно спросила я. Мы с бабушкой склонились над хомяком, который медленно, но упорно, почти ползком двигался в сторону своего аквариума. В разные стороны из несчастного Мити торчали какие-то длинные выросты. Они и цеплялись за всё подряд. Казалось, что рыжая Митина шкурка вот-вот порвётся. – Я знаю! – сказала бабушка. – Этот дурак макарон себе за щёки напихал. Вот они и торчат. Сажай его в аквариум скорей, пусть он их достаёт. Я взяла Митю под брюшко, чтобы не задеть макароны, и посадила его в аквариум. Митя сел и сразу же стал тереть лапами щёки. Но не тут-то было. Макароны упирались во внутренние стенки щёк и вылезать не желали. Митя смурнел и слабел на глазах. – Надо что-то делать! – сказала я. – Что ж тут сделаешь? – пожала плечами бабушка. – Сам виноват. Но я считала, что сдаваться рано. Порыскав по квартире, я отыскала медицинский пинцет, которым бабушка доставала крышки из кипящей воды, когда закатывала огурцы. Потом я снова достала Митю из аквариума и зажала его в кулаке. Вообще-то Митя очень не любил, когда ограничивали его свободу. В эти моменты он сразу вспоминал о своём диком прошлом и начинал кусаться. Но здесь он словно понимал, что я хочу ему помочь, и даже не пытался меня укусить. После нескольких попыток мне удалось вытащить застрявшую поперёк макаронину. Вторая высунулась сама вслед за первой. Мите полегчало, и он сразу начал вырываться. Я высадила его в аквариум, остальные макароны он достал сам, и тут же принялся их с хрустом есть. – Чего ж ты такой глупый? – укоризненно спросила я. – Не понимаешь, что ли? – Откуда ж ему знать-то? – вступилась за Митю бабушка. – У них же в степи макароны не растут… Я представила себе растущие в степи макароны и засмеялась. Митя удивлённо посмотрел на меня и взял следующую макаронину. Митя вообще был серьёзным хомяком. Но иногда, когда был сыт и не занят грызением обоев и других вещей, Митя мог и поиграть. Играл он в основном с моей мамой. Мама ложилась на диван, запускала к себе Митю, ставила руку на локоть и говорила:

– Митя! Сейчас я тебя буду вылавливать! После этого мамина рука как бы нападала на хомяка, а Митя отбивался лапками. Когда я вижу по телевизору японскую борьбу сумо (там борцы очень толстые), я всегда вспоминаю маленького толстенького Митю. Митя явно понимал, что это игра, потому что никогда не пускал в ход зубы. Митя прожил у нас всю осень, зиму и весну. На лето дедушке, как ветерану войны, выделили комнату в большом деревянном доме-даче в поселке Комарово. Мы поехали туда жить и взяли с собой Митю и его аквариум. Все жители дома-дачи Митю любили, а поэт дядя Толя Чепуров даже посвятил ему стихотворение (к сожалению, теперь я его не помню, но тогда оно мне очень понравилось). На даче Митя очень любил гулять по травке и рыться в опилках. Опилки в больших количествах заготавливал мой приятель Кирилл с голубой дачи за большим забором. Он везде ходил с пилой и очень громко пилил всё подряд. Все Кирилла ругали, а мой дедушка говорил, что Кирилл молодец, и, возможно, впоследствии станет классным плотником или даже столяром. Дедушка Кирилла был академиком и, кажется, планировал для Кирилла какое-то другое будущее. Когда в конце лета меня увезли с дачи, Митя и наши вещи оставались там ещё на несколько дней ждать машины. В эти несколько дней Митя сбежал. Кто-то из жильцов положил ему в аквариум свернутый в трубку журнал. Митя залез на журнал, встал на задние лапы и вылез из аквариума. Мама искала его и звала, но в большом деревянном доме со множеством щелей найти маленького хомяка казалось невозможным. Больше мы Митю не видели. Наша соседка, вдова сподвижника Владимира Ильича Ленина, выращивала на грядке перед домом горох и жила на даче до глубокой осени. Она рассказывала моей маме:

– Представляете, Галочка, мой горох повадилась воровать толстая, наглая, рыжая, бесхвостая мышь. Я видела её из окна своими глазами. Причем, вот какая подлость: эта мышь нагибает лапами растение и откусывает именно нежные верхушки. Да ещё и уносит их куда-то… Мне приятно думать, что толстая рыжая мышь, воровавшая горох у нашей соседки, была именно Митей. Я хочу верить в то, что Митя сумел сделать зимние запасы, залёг в спячку и пережил где-нибудь под нашим или соседкиным домом суровую ленинградскую зиму. Ведь, в конце концов, Митя был рождён в степи и по сути своей всегда оставался серьёзным, нормальным диким зверьком. Он вполне мог выжить на воле.